"Следом за балетом заходят изверги". Ахтем Сеитаблаев – о секретах кремлевской пропаганды, россиянах в своем кино и настроениях в Крыму

Ахтем Сеитаблаев, один из самых известных украинских артистов, с февраля 2022 года находится в рядах ВСУ. Режиссер и актер продолжает заниматься тем, что удается ему лучше всего – документирует и творчески анализирует войну, создает образовательные программы и снимает кино.

В интервью OBOZ.UA Сеитаблаев, который родился и вырос в семье депортированных крымских татар, рассказал об опасных тонкостях российской пропаганды, объяснил, почему их культура по-прежнему привлекает внимание зарубежного культурного пространства. А также перечислил, что нужно сделать нам, чтобы переломить ситуацию в свою пользу.

– Ахтем, кроме военной службы, вы успеваете работать на другом фронте. В частности, являетесь ведущим военного ток-шоу "Храбрые сердца". Валентина Хамайко, с которой ведете эту программу, рассказывала нам, что практически каждый из ваших гостей – это человек, реально меняющий ход истории.

Видео дня

– Я с Валентиной абсолютно согласен. Кроме того, программа "Храбрые сердца", по-моему, отличается тем, что это очень эмоциональные, объемные, содержательные и в основном мотивирующие истории. Выделить какую-то одну трудно – все заслуживают особого внимания.

Например, история пилота, который после того, как был сбит и катапультировался, еще несколько километров шел пешком, чтобы попасть к своим. А после непростого лечения решил вернуться на фронт и сейчас снова служит. Или рассказ о двух друзьях-танкистах, которые с определенным временным интервалом совершили фактически одну и ту же операцию по разблокированию Антоновского моста, дав побратимам возможность не попасть в окружение. Сначала один пробил коридор, а затем другой.

– А не возникало желания на основе какой-либо из этих историй снять свой новый фильм?

– Ваша правда, каждая из этих историй может стать основой для мощной рефлексии на территории кино. И в свое время, когда я вел эту программу в 2014 году, два моих фильма "Киборги" и "Мирный 21" как раз взяли свои корни из цикла передач "Храбрые сердца".

– С 25 февраля 2022 года вы в рядах ВСУ, на войну пошли добровольцем. Как изменились за это время? Евгений Нищук, руководитель Театра Франко, рассказывал нам в интервью, что когда пошел на фронт, должен был спрятать в себе управленческие амбиции.

– Наверное, теперь меньше иду на компромиссы. Возможно, в чем-то стал более эмоциональным, а в другом наоборот – спокойным. Мне кажется, что сейчас я чувствую себя более цельным. Что касается управленческих амбиций… Конечно, это определенный эксперимент, когда тебе уже почти 50 лет и ты много времени управляешь процессами вокруг себя, и вдруг должен подчиняться, не спорить. Но отдача себя в руки людей, знающих военное дело лучше, чем ты, – это прежде всего вопрос твоей жизни. Когда ты еще неопытен в этом деле, очень быстро приходит понимание, что ты должен прислушиваться.

А все происходило очень быстро. На второй день вторжения, 25 февраля, я уже попал в батальон. Дольше всего было ожидание подписания контракта, получение оружия. А потом как-то все понеслось. Уже на третий день меня назначили пресс-секретарем нашего батальона. И мы сразу начали снимать, делать репортажи. Затем переместили на выполнение заданий в Николаев и область – полгода находился там. Впоследствии перевели в штаб бригады пресс-офицером. За последние полтора года прохожу службу в управлении коммуникации штаба Командования Сил территориальной обороны ВСУ. Наша задача – создание документалистики, образовательных программ, аналитики, художественных фильмов, которые показываем как в Украине, так и за рубежом.

– Как вы относитесь к появлению на мировых конкурсных площадках российских картин, в частности, фильма "Россияне на войне" на Международном кинофестивале в Торонто?

– Наш враг очень хорошо разбирается в том, что такое культура как инструмент влияния. Пропагандируют так называемый русский мир на международном рынке через средства массовой информации, театры, кино. Поэтому так трудно понять многим людям за границей, что деятели российской культуры по факту являются промоутерами этого русского мира. И вслед за русским балетом в страну заходят изверги, которые, собственно, его никогда не видели, и творят то, на что не способны даже животные.

Следует признать, что пропагандисты очень профессионально подходят к делу, а в российскую культуру вкладываются огромные средства. Создают комьюнити, разнообразные фонды, покупают эмпатиков. Таким способом продвигают в мире идею, что русская культура – это что-то очень величественное. И надо сказать, что в этом нет ничего нового – так действовала и российская империя, и советская. А присутствие их фильмов на кинофестивалях говорит лишь о том, как много мы еще должны сделать, чтобы это стало невозможным по умолчанию.

– В 2011 году вы сняли фильм "Чемпионы из подворотни" об украинской команде по уличному футболу. Кроме наших актеров, в нем снимались российские, в частности Дмитрий Певцов, который сам себя называет ярым путинистом и публично поддерживает вооруженную агрессию против Украины. На тот момент ощущались в нем такие "таланты"?

– Ну о Путине мы с ним, конечно, не разговаривали во время съемок. А если брать в целом, то определенное превосходство со стороны некоторых актеров действительно наблюдалось. Где-то во фразе, где-то в поведении. Не явно, потому что у меня на площадке такое невозможно, однако подсознательно проскакивало. Но не могу этого сказать об абсолютно всех актерах, которые у меня снимались. Например, приятные воспоминания остались о Валентине Гафте, Светлане Немоляевой.

У нас в то время производилась почти половина всего, чем потом наполнялся российский телевизор. Объясняли это тем, что здесь делать кино дешевле. И мы уже только потом поняли, что это все была тоже составляющая продвижения "русского мира". И ужасались, что в какой-то мере принимали в этом участие. Но я никогда не снимал картин, где был хоть какой-то намек на русское величие. В целом сделал лент семь, в основном это мелодрамы.

– О каком вы фильме мечтаете, когда закончится война?

– Представьте себе крымское побережье. Начало осени, он и она – у них все хорошо. И спорят только из-за одного: какое вино заказать – розовое или белое сухое?

– Ахтем, вы приехали в Крым из Узбекистана, куда принудительно в свое время выселили вашу семью, в 16 лет. Вот каким вы тогда его увидели, что запомнилось?

– Первые три дня – это было сплошное разочарование. Всю свою жизнь до 16 лет я только и слышал от родителей воспоминания о Крыме: море, горы. Воткнешь в землю ветку – дерево почти сразу вырастает. Люди в белой одежде, то есть эдакое Рио-де-Жанейро. Когда рисуешь в воображении такие картины, то думаешь, что выйдешь из самолета и сразу тебе – и море, и горы, и несравненные виды. Вылетаешь из международного аэропорта в Ташкенте – огромного сооружения, очень современного на то время – и прилетаешь в очень маленький аэропорт. Выходишь из самолета – гор нет, моря нет, виды мало связаны с той фантазией, которая рисовалась тебе в мыслях.

Встретили меня родственники, которые годом ранее переехали туда. Они жили тогда и продолжают жить возле Симферополя. Мне было очень грустно. Казалось, что родители немного меня обманули. Пока на третий день мой брат не повез меня показать, какой дом в Бахчисарае планирует покупать отец. Ну и заодно посмотреть немного сами виды. Июль, жара. Когда мы уже проехали Симферополь, на подъезде к Бахчисараю отмечаю для себя, как стремительно меняется ландшафт, открываю окно в "Жигулях" – и в салон врывается густой аромат лаванды. Вот сейчас вам рассказываю – и, кажется, снова испытываю эти ощущения, слышу запахи.

Мы приехали в Бахчисарай, я увидел дом, за который отец уже практически договорился. Жилье мне понравилось. А потом брат повез меня дальше – в направлении Большого крымского каньона, где открывается очень красивый вид на гору Крокодил. Остановив машину, налил мне бокал сухого домашнего вина, мы вышли. Он сказал: "Смотри, это твоя родина". И тогда я понял, что все то, что рассказывали родители, правда.

А через несколько месяцев меня уже студента актерского курса училища отправили на сельхозработы. В Узбекистане мы школьниками собирали хлопок. А здесь – фрукты и овощи. Привезли нас в Судак. Рядом поселок Капсихор (сейчас Морское) – это родина моей мамы. Места фантастические: вот тебе море, вот тебе солнце, вот виноградники. Мы своей группой делали дневную норму за полдня. Спешили отработать, чтобы оставалось время на важное дело: мы шли в гости к своим. Крымско-татарские семьи как раз начали возвращаться на родные земли, и было известно, что, например, в таком-то поселке, который находится в 3-5 километрах от нас, поселилась семья. И мы шли горами к ним, встречались, пили кофе.

На момент активного возвращения крымских татар на историческую родину можно было видеть такие картинки. Едешь по дороге, видишь автомобиль с номерами из средней Азии или Краснодарского края, где тоже проживало много крымских татар. По умолчанию останавливаешься, знакомишься. Что вы? Есть ли где жить? Если нет – забираешь к себе. Советуешь дома, которые можно приобрести, потому что это было проблемой. Крымских татар не хотели селить, не брали на работу – это отдельная история. Но когда люди объединяются, поддерживают друг друга, безусловно, у них все складывается.

– Такое единение – это свойственно вашему народу или это приобретенная черта из-за обстоятельств, когда нужно поддерживать друг друга?

– Народ, много лет находившийся под угрозой уничтожения, если хочет выжить, должен держаться друг за друга. Это составляющая ДНК. Сейчас мне трудно говорить за всех, потому что не нахожусь в Крыму, но надеюсь, что так все и есть до сих пор.

– Родителям было тяжело принять решение отрываться от места, где много лет прожили? Какие у вас остались впечатления о Ташкенте?

– Ташкент – это большое, очень старое место. Ему больше двух тысяч лет. Говорят, сейчас он очень расстроился. Мы жили в 16 километрах от него, в городке Янгиюль, состоявшем из депортированных, политических ссыльных, заключенных на свободном поселении и собственно местного населения. Интересная такая смесь. Атмосфера достаточно суровая, но справедливая. Если вдруг возникали какие-то насмешки по поводу национальности, это очень жестко пресекалось. Мы все были людьми, обожжённые властью, – крымские татары, поволжские немцы, дальневосточные корейцы, чеченцы, ингуши.

Что еще помню из этого периода? Много солнца. У меня было счастливое детство. Большая семья, родители работали, было, как говорится, и где жить, и что поесть. Но не думаю, что папа и мама тяжело принимали решение о возвращении в Крым, потому что о мечте вернуться домой я слышал каждый день.

Например, собираешь яблоки в саду, а дед говорит: "Хорошие, но в Крыму лучше". Мои оба деда, возвращаясь с фронта Второй Мировой, конечно, поехали домой, а им сказали: "Ваших здесь нет, их депортировали, потому что предатели. И у вас есть 24 часа, чтобы уехать из Крыма, иначе тоже посадим". Они потом три года искали свои семьи.

Один из дедов добился выделения клочка земли, чтобы разбить огород. И с тех пор ни дня не работал на государство – такой сильной была обида. Осушал болота вокруг, носил туда землю, сажал деревья. Вырастил сад, который по территории был как половина футбольного поля. Там было все, кроме бананов (смеется). Яблок было столько, что хватало на всю большую семью.

А у отца было четыре брата, сестра, их дети – все жили рядом. И все их разговоры так или иначе были связаны с Крымом. "Хорошие помидоры в этом году уродили" – "Да, но в Крыму лучше". И мне казалось, что Крым – это сплошной рай на Земле.

– Есть места в Крыму, по которым скучаете? Что бы вы хотели увидеть, когда вернетесь туда?

– Я бы очень хотел попасть на родину своей мамы – в поселок Капсихор. И в Мамашай (сейчас – Орловка) – село, где рос мой отец. А потом попасть в Ханский дворец в Бахчисарае, впоследствии – в город-крепость Чуфут-Кале. Это мои места силы.

– Актриса Светлана Косолапова, мама которой живет в Крыму, рассказывала нам в интервью, что там сейчас многое изменилось. Мол, понаехало людей из разных отсталых регионов России, большинство жителей – зашорены, боятся что-нибудь сказать. Однако есть много таких, кто ждет Украину, но об этом тоже говорят шепотом.

– Так и есть. Из того, что мне известно, атмосфера такова, что не только об Украине вспоминать запрещено, а вообще свое недовольство нужно держать при себе, если не хочешь попасть в следственный изолятор. А если еще о тебе известно, что ты молча, но не поддерживаешь так называемое возвращение Крыма в родную гавань, то тем более. Об этом свидетельствует и количество арестов, которые происходят почти каждый день, преимущественно среди крымских татар, потому что хорошо известно, что большинство их не воспринимают эту оккупацию и считают, а также чувствуют себя гражданами Украины.

Конечно, я предлагал родителям, которых уже, к сожалению, нет, уехать. Они отвечали: "Сын, мы не для того приехали, чтобы снова уезжать. Пусть они едут". Моя мама – актриса, но никогда не работала по специальности. Я ее снимал в своей картине "Хайтарма" – это была ее первая роль. Она мне доверяла как режиссеру, уже к тому моменту верила, что ее сын профессионал (улыбается).

– Расскажите, пожалуйста, немного о своих детях. Где они сейчас?

– Старшая дочь два года назад вышла замуж за крымского татарина, семья которого много лет проживает в Бельгии. Свадьба состоялась в Турции, чтобы я тоже смог приехать. У меня уже есть внучка. Сын живет в Крыму, младшая дочь – в Польше.

– Не секрет, что многие украинцы имеют родственников в РФ, которые в большинстве своем категорически отвергают правду о войне. В недавнем интервью нашему изданию телеведущая Габлиэлла Массанга призналась, что ее проживающая в Москве мама верит не ей, а Скабеевой из телевизора. Почему?

– Вы знаете, там логикой объяснять что-то очень тяжело. Потому что как только заканчиваются доводы, включается: "Все равно это неправда". И для того, чтобы как-то изменить ситуацию, нужно очень много времени. Я вам приведу такой пример. Немцев после окончания Второй Мировой войны принудительно возили в места, где ранее размещались концлагеря. Показывали документальные ленты о зверствах нацистов. Но при этом даже к началу 70-х годов в Германии оставалось большое количество поклонников Гитлера как государственника. А концлагеря, по мнению его симпатиков, – "это было крайне необходимо". А если этот аргумент не срабатывал, то был другой: это неправда, не было никаких концлагерей. Ну, это, как мы слышим сейчас, что не было никаких зверств в Буче. Что нам делать? Активно продвигать свою культурную политику. И верить и делать все для того, чтобы те, кто совершают эти преступления, понимали, что наказание будет неотвратимым.

Также читайте на OBOZ.UA интервью с ведущим актером Театра Франко Александром Печерицей, который полтора года провел на фронте – о "совке" в головах родственников, новой профессии и тяжелых моментах на войне.

А еще на OBOZ.UA интервью с телеведущим и актером Геннадием Попенко – об известных коллегах на фронте и своей работе в ВСУ.

Только проверенная информация у нас в Telegram-канале OBOZ.UA и Viber. Не ведитесь на фейки!