Беседы с Шелестом под коньячок. Ч.1

В январе с. г. исполнилось 15 лет со дня смерти Петра Ефимовича Шелеста. В 1990-ом году мне довелось пообщаться с ним в его московской квартире на Большой Бронной. Позже, в 1995 году выйдет его книга дневниковых записей и воспоминаний «…Да не судимы будете». О работе над ней он рассказывал мне во время нашей беседы. Сравнив сказанное под диктофон и вышедшее из-под пера, убеждаешься в том насколько сложной, противоречивой оказалась его судьба. Как и история нашей страны …

Для справки. ПетрШелест – бывший первый секретарь ЦК КПУ (с 1963 по 1972 гг.), член Политбюро ЦК КПСС и Президиума Верховного Совета СССР (с 1964 по 1973 гг.). До этого – в 1948-1954 гг. возглавлял авиазаводы в Ленинграде и Киеве. С его участием проходило смещение Хрущева в октябре 1964 года. Шелест принимал непосредственное участие в подготовке операции «Пражская весна», следствием которой стал ввод советских войск в Чехословакию – тогда он выполнял по поручению Брежнева миссию главного переговорщика по замене лояльного к Кремлю руководства ЧССР.

В Украине при участии Шелеста было налажено серийное производство самолетов Ан, при его поддержке созданы Историко-культурный заповедник запорожских казаков на Хортице, выпущено многотомное издание «История городов и сел Украинской ССР», построен дворец «Украина», новые города Молодогвардейск и Северодонецк, под его личным контролем было начато производство мотоциклов «Днепр», автомобилей «Запорожец» и КрАЗ.

Умер Шелест в Москве в возрасте 88 лет, но по его завещанию в июне 1996-го урну с прахом перезахоронили на киевском Байковом кладбище.

Понятное дело, что не все из записей диктофона, идет в печать. Злоба дня того времени – перестройка, гласность, начавшиеся процессы политического «брожения» - требовали осмысления и комментариев. Тем более интересными казались оценки такого партийного «мастадонта» как Шелест. Нынче, прочитав и прослушав им сказанное, понимаешь, что всякая политика преходяща, а жизнь, как таковая, особо ценна и интересна. Вот о ней – обычной – и мало известной (в некоторых деталях) политической я решил составить это мозаичное интервью. А заодно и поделиться впечатлениями от давней встречи.

Чем запомнился Шелест? Неиссякаемым оптимизмом и отменной памятью. Несмотря на многочасовое общение, сохранял абсолютную ясность мысли и четкость изложения. Когда я у него пытался выведать что – либо, относящееся к его личным ошибкам или просчетам, да к тому же это делал под разным «вопросительным соусом», он, хитровато прищурившись, замечал: «Вы это уже спрашивали».

Проводы В. М. Подгорного (второй слева) в Москву. Рядом (слева на право) Д. С. Коротченко, П. Е . Шелест, И. П. Казанец, 1963 год

К врачам Шелест старался не обращаться. Говорил, что овладел методикой шиацу: активизацией акупунктурных точек поддерживает свою жизненную энергию. Рассказал, что через неделю собирается на охоту. Весной и осенью не расстается с ружьем. И это в 82 года!

Посетовал при этом, что три года назад врачи запретили садиться за руль автомобиля: реакция, мол, уже не та, зрение ухудшилось. Сразил же меня он наповал, когда ближе к полуночи извиняющимся тоном я у него спросил: «Петр Ефимович, у вас, наверное, режим? А непрошенный гость хуже корреспондента…» На что он отреагировал с каким - то юношеским задором: « Ираидушка, - позвал он супругу. – А сообрази - ка нам конъячку, да под закусочку».

Через несколько минут на столе стояла «Метакса», а подле лимонных ломтиков аппетитно были разложены на тарелке тоненькие ломтики сала с мясными прожилками. Выпил Шелест пару рюмок и в сальце себе не отказал.

По его словам, все свободное время он отдавал написанию воспоминаний, с помощью сына и внука обрабатывал бывшие дневниковые записи. Но это будет потом, а пока я выхожу на перрон…

На мой звонок с Киевского вокзала в восьмом часу вечера, «когда я смогу встретиться с вами завтра для интервью?» последовал неожиданный ответ: «Почему завтра? Устроитесь в гостинице – и ко мне».

Вынырнув из подземки метро «Горьковская» ( и обходя огромнейшие очереди желающих попробовать фирменные блюда первого тогда в СССР «Макдональдза»), через пару минут оказался у дома. Девятиэтажного. Внешне он такой, как и соседние. Разве что из красного кирпича, а не панельный. Представлял, что перед подъездом обязательно встречу постового милиционера, а на дверях увижу какое-то мудреное ЗПУ –замочно-переговорное устройство. Но меня встретили огромные стеклянные и прозрачные двери. Без стража порядка. При подходе они бесшумно раздвинулись, отчего я оторопел. До того подобные приходилось видеть только в аэропорту Таллинна.

У специальной кабинки старушка с клубком шерсти что-то вяжет. Увидела, приязненно улыбнулась: «Корреспондент… к Шелесту? Пожалуйста, на девятый».

Москва, ул. Большая Бронная: Шелест в своей квартире, 1990 год

Поразила стерильная чистота после наших заплеванных подъездов. Ни одной царапины или надписи на стенах и кабине лифта. На девятом этаже растерялся: квартирные двери одинаковые – то ли дубовые, то ли «под дуб», с одинаковыми дверными ручками – золотисто-блестящими. Однотипные и квартирные номера на дверях. Вот он принцип социальной справедливости: всем слугам народа одинаково. И со вкусом.

Петр Ефимович встречает гостеприимно. Мощное, чувствуется сила, рукопожатие. В рабочем кабинете - «квадратов» двадцать - хозяин с удовольствием показывает памятные сувениры и подарки – бессрочный пропуск на предприятия Минавиапрома, фотопортрет-благодарность на память от членов экипажа Ан-26 «с Дальнего Севера с добрыми пожеланиями директору авиазавода», увесистую булаву… Мимоходом обращаю внимание на интерьер: на одной стене картина с залитым солнцем Крещатиком. Празднично одетый народ, улыбки, радость на лицах, очевидно, первомайских демонстрантов. На другом полотне – уже не акварельном, а масляном – натюрморт: в центре стола – паляница, рядом кусок сала, яйца, лук, глечик .

Эйфория социального оптимизма и растущего благосостояния – лейтмотив этих картин. Как часто это становилось ведущей темой политических докладов, конференций, заседаний в 60-х, 70-х с участием и под руководством Шелеста. Обе картины составляли бы гармоничное единство, если бы не портрет печально-серьезного Кобзаря, который смотрит, насупив брови, и словно вопрошает: «Думи мої, думи, діти, моїдіти. Що ж меніробити, куди менівас діти?».

Присутствие портретного Тараса Шевченко решает судьбу первого вопроса:

- У Вас в семье с детства почитали Кобзаря?

- Отец научил меня в шестилетнем возрасте читать, считать, выполнять четыре арифметических действия. Он покупал нам с братом красочно оформленные сказки, буквари. Грамоте он научился во время двадцатипятилетней службы в армии. Служил гусаром в Чугуевском полку и вернулся полным Георгиевским кавалером. Награды получил во время русско-турецкой войны. У нас в селе было несколько семей под фамилией Шелест. Каждой давали что - то вроде поясняющего кода: машинист, музыкант, сапожник… Когда речь шла о нашей семье, добавляли : «Георгиевский унтер-офицер» . Я родился, когда отцу шел 65-й год. Мама была на 20 лет моложе. И в отличие от отца, - неграмотной, набожной, суеверной.

- А с чем связано ваше столь позднее рождение?

- Да службой. Отец ведь пошел в солдаты вместо старшего брата Захара. У того было двое детей. Его жена с родственниками начали уговаривать младшего Ефима: выручи брата, пойди, послужи. Он так и сделал. Вернулся из армии, когда перевалило за сорок. Надо было погулять, на ноги стать, достойную невесту выбрать. Вот так и дотянул до шестидесяти. Прожил отец 92 года и умер случайно – от заражения крови, «Антонова огня», как тогда говорили. Силы был необыкновенной. Мало того, что за один удар мог костыль вогнать, когда рельсу к шпалам прибивал. Он подковы на спор руками разгибал. Но жили мы бедно. Как все тогда.

- Потому и работать рано пришлось?

- С десяти лет я батрачил, в 13 лет почтальоном был. Подрос - в ремонтные работники пошел, костыльщиком значит. В депо слесарничал, грузчиком работал. Был помощником кочегара, закончил рабочие университеты помощником машиниста паровоза. Потом вызвали в райком комсомола и рекомендовали на учебу в Изюмскую одногодичную совпартшколу. Учился во Владикавказской горно-пулеметной школе, Харьковском институте народного хозяйства. Прошел путь от сменного инженера до главного инженера завода.

- Производство с авиацией было связано?

- Нет. Сначала работал на Днепропетровском металлургическом заводе. По профессии я – инженер - металлург. А война пришла был утвержден парторгом ЦК ВКП(б) Саратовского завода Наркомата авиапромышленности.

- А что на фронт не взяли?

- Просился неоднократно – в армию или в партизаны. Но получал отказ. Ссылались на мою специальную бронь: налаживать надо, мол, производство и выпускать продукцию для фронта. В июле 48-го получил приказ о назначении директором Ленинградского авиазавода. В 1950 направили в Киев – на прорыв. В Киеве и на Украине проработал 22 года, был директором завода, потом стал первым секретарем ЦК КПУ.

- На киевском авиазаводе при вас запустили в производство знаменитую «Аннушку»?

- Через три месяца после моего назначения подняли в небо первую машину. Это был Ан-2.

Из книги: «Завод произвел на меня тяжелое впечатление. Территория не ограждена, проходная просто халупа, въездные ворота деревянные и перекошенные, на территории завода проживают посторонние лица, пасутся козы, коровы и быки. Завод работает над выпуском самолета Ан-2 конструкции О. Антонова больше двух лет, а не выпущено еще ни одной машины… Финансовое состояние завода очень тяжелое…»

- С людьми сработались сразу?

- Сплоченности не ощущалось. Постоянные разборки, споры, обвинения. Что я сделал? Собрал руководителей среднего звена и сказал: «Если кто-то придет ко мне с жалобой на другого или кляузой – выгоню из кабинета. В лучшем случае. Решайте текущие вопросы самостоятельно, мне оставьте стратегию». И знаете, все наладилось. Я считал: начальник цеха должен договариваться с начальником, мастер с мастером... Связь на производстве должна идти по горизонтали.

- Старожилы КиАПО рассказывали, что после запуска Ан-2 самолет решили передать в Польшу, а киевлянам оставить выпуск Ан-24. Так ли это?

- При мне Антонов разрабатывал конструкцию Ан-24. При мне же начали ее освоение. Мы с ним рассматривали и модели, и чертежи, и делали техпрогнозы уже на «тяжелую машину» – Ан-22. А с «Аннушкой» вышла непростая история. Вызвали в Москву и говорят: Ан-2 передавайте в Польшу. «Она же для сельского хозяйства необходима, для всей страны», - пытаюсь возражать. Но приказ был строгий: порезать стапеля, оснастку, а мне пообещали дать в производство фюзеляж ЯК-18. Но фюзеляж – не машина! И приказ я не выполнил, оснастку не уничтожил, стапели оставил. Первым секретарем ЦК КПУ тогда уже был Никита Хрущев. Я – к нему. С Антоновым мы решили – должны чем-то необычным удивить. Конструкторы сделали на свой страх и риск сельскохозяйственный вариант «Аннушки»: для тушения пожара, защиты растений, полива, распыления. Такой себе многофункциональный вариант. И показали его руководству республики. Таким образом, мы спасли не только самолет, но и Антонова – как конструктора. Если бы он остался без завода, то реализовать ему свои замыслы было бы сложно. Завод – это не только моральная поддержка: все материалы для разработок и выпуска самолетов шли централизованно. К тому же Ан-2 – это, по сути, первая авиационная «ласточка» конструктора.

Собственноручные пожелания Шелеста землякам из Украины

- Вы единственный из членов политбюро, который после отставки еще работал на производстве. С чем это связано?

- Партийной работой занимался в силу чувства долга и ответственности. А должность потерять никогда не боялся. У меня были надежные тылы. Я был хорошо подготовленным специалистом промышленности. После отставки с должности зампреда Совмина я год бездельничал, пытался трудоустроиться. Везде принимали по-хорошему: спрашивали о здоровье, чем помочь. Когда речь шла о работе, обещали перезвонить. .. На этом все и заканчивалось. Понял – надо идти к Брежневу. Его предложение стать начальником главка отклонил. В общем, долго ходил по кабинетам – от секретаря ЦК по оборонной промышленности Дмитрия Устинова до министра авиапрома Петра Дементьева. В итоге предложили возглавить авиазавод. Но мне тогда шел 67-й год, и я отказался. Попросил что-то посильное. Дали опытно-конструкторское бюро автоматики в Долгопрудненском. Там я проработал более 10 лет. За 50 рублей в месяц.

- А почему так мало?

-Как персональный пенсионер союзного значения я получал 450 рублей. А потолок для пенсионеров был ограничен 500 рублями… Но для меня главное было находиться рядом с людьми и чувствовать свою полезность.

(Продолжение следует)