"Мы такого не ожидали". Инна Мирошниченко – о прошлом усыновленного Марселя и скором появлении в семье еще одного ребенка

Звездные супруги – телеведущий Тимур Мирошниченко и его жена Инна, осенью подарившие дом и семью 2-летнему мальчику, которого назвали Марселем, снова подали документы на усыновление. Эта пара – едва ли не единственные родители в Украине, которые за год вторично решились на такой кардинальный шаг в семейной жизни.

В интервью OBOZ.UA Инна Мирошниченко объяснила, почему в этот раз проходит всю процедуру усыновления одна – без мужа Тимура. А также честно рассказала о трудностях и победах в адаптации маленького Марселя.

– Инна, почему пошли на курсы для усыновителей сами, без Тимура?

– Я хожу одна, потому что расписание занятий пришлось на субботу. И мы не стали отказываться, так как не знаем, когда будет следующий набор. А между тем в субботу наши дети не в садике, поэтому нужно, чтобы кто-то с ними оставался. Но программа же не меняется – такая же, как и была в прошлый раз, когда мы посещали занятия вместе. Муж говорит, что у него прекрасная память, он не успел ничего забыть.

На курсах буду заниматься еще восемь недель. Впоследствии еще месяц – на получение заключения специалистов. И когда у меня уже будет официальный статус, можно будет приступать к поискам. Сейчас это делать смысла нет, потому что любая появляющаяся информация о детях быстро теряет актуальность. Смотреть сейчас – это начинать строить какие-нибудь мечты, а не факт, что этот ребенок тебя дождется. Спрос на детей-отказников – большой.

– А кого вы хотите: девочку или мальчика?

– Это не принципиально, однако по некоторым причинам лучше девочку. Она тогда могла бы жить с Мией в одной комнате. Мальчик тоже может, но ограниченный период времени, потому что дети растут. А мы хотели бы дольше пожить в этой квартире, а не искать другое жилье. Но это не важно – мы будем рады и девочке, и мальчику. Не будем сужать наш поиск, будем смотреть, как разрешит соцслужба, кого они нам предложат. Но представляем пока, что это будет девочка.

– В прошлый раз специалисты вам написали в рекомендациях, что стоит взять в семью одного ребенка. А если сейчас напишут, что можно усыновить двоих, как будете действовать?

– Если такое напишут, будем искать одного-двух. Но на самом деле двоих тоже не так-то просто найти. Это только кажется, что легче. Когда, например, детей изымают из неблагополучных семей – это семейные группы: не один и не двое, а три, четыре, пять человек. А закон запрещает их разлучать. И поэтому бывают сложности: говорят, вот младенец есть в одном из детдомов. Он-то есть, но у него еще пять братьев и сестер, и все они – подростки. А будущие родители к такому не готовы. Есть те, которые берут сразу по три, но таких единицы. Таких детей в основном забирают в детские дома семейного типа.

– Вы говорили уже старшим детям, что скоро их снова станет больше?

– Да, конечно. Мы сразу хотели усыновить двух малышей, поэтому и Мия, и Марк – были на это настроены. Сейчас спрашивают: "Ну когда?" Мол, один – есть, когда другой? Ждут.

– Расскажите немного о Марселе. Как он изменился с момента появления в вашей семье?

– Основное достижение: он уже изучает мир. Просто, чтобы поняли люди, которые не сталкивались с такими детьми, объясню, почему это важно. У детей, которые находятся в детдомах, обычно нет жажды к этому. Их организм работает исключительно в режиме выживания. Удовлетворяют свои базовые потребности: дышат и едят – все. А желание развиваться, учиться говорить, касаться разных вещей – нет априори. Даже в лучших заведениях все равно такое наблюдается.

Когда мы только забрали сына домой, он ничем не интересовался. Не играл игрушками, очень медленно двигался, плохо ходил. А со временем, когда ребенок начинает доверять, чувствует безопасность, возникает, как у других детей, желание куда-то полезть, что-то потрогать, потянуть. Устроить какие-нибудь минимальные эксперименты: бросить что-то – что будет? Так ребенок начинает изучать мир. И у него сейчас эта функция развивается очень хорошо: ко всему тянется, все хочет попробовать. И мы очень радуемся такому повороту.

– Когда вы поняли, что настал день, когда самое тяжелое в адаптации позади?

– Все происходило постепенно – он привыкал, раскрывался. Не было такого, что поначалу был словно в каком-то непонятном состоянии, а к утру встал: "Все, теперь я ребенок, который хочет изучать мир". Мы к этому шли очень крохотными шагами: он становился более раскрепощенным, подвижным, улыбающимся. Превращался в ребенка, которого мы привыкли видеть, когда приходим в гости к друзьям или знакомым. Обычный ребенок в возрасте двух лет, а не деревянная кукла, которую оживили. А именно такое впечатление создается, когда видишь таких детей в государственных учреждениях. Они как куклы, которые только дышат и едят. Сказали сидеть – сидят полчаса, как роботы, не двигаются, глядя в одну точку. И ждут другой команды.

Когда ты видишь, что ребенок вот из такого состояния переходит в нормальное – двигается, изучает, даже не слушается, то есть выражает разный спектр эмоций, – это очень радостно. Наш Марсель – уже прыгает, кувыркается, танцует. У него прекрасное чувство ритма, очень любит музыку. У нас на второй этаж довольно крутая лестница, а он бесстрашно поднимается вверх и спускается вниз. Может залезать куда угодно – то есть уже хорошо овладел своим телом.

– Что делаете нестандартного, чтобы "оживлять" Марселя?

– Мы в постоянном контакте со специалистами, помогающими с его развитием. Это нейропсихологи, психологи, работающие с детьми с определенными нарушениями в развитии, и логопед, который помогает нам развить речь. Пока с этим больше всего вопросов – Марсель не хочет говорить, не издает никаких звуков.

Важная деталь: за помощью следует обращаться именно к специалистам, имеющим опыт работы с детьми из заведений, потому что это очень большая разница с домашними детьми. Проблема еще и в том, что мы многое не знаем из прошлого такого ребенка. А врачи, уже имеющие опыт общения с такими пациентами, умеют составить общую картину по тому, как ребенок ведет себя, реагирует, чем интересуется. И помогают ему общаться с родными и миром правильно.

Очень часто, взяв ребенка, например, двух лет, мы ожидаем от него поведения двухлетнего ребенка. У нас есть представление, что умеет ребенок в этом возрасте, – и начинаем этому учить. Но на самом деле он еще может не овладеть даже тем, что нужно уметь в полгода. И пока это не произойдет, не сможет перейти на следующий уровень. Мы будем биться головой о стенку, не понимая, почему он не может различить, где красная, а где зеленая игрушка. А он вообще пока пальцами не может взять нормально предметы. Специалисты умеют эти моменты отслеживать и подсказывать родителям.

– В одном из своих сообщений в Instagram вы написали, что "все наставления психологов, записки с курсов, опыт других – это очень помогает, но иногда кажется, что земли под ногами нет". Что вам дает силы в непростые моменты?

– Понимание, что это всего лишь адаптация. И чем спокойнее мы будем к этому относиться, тем быстрее пройдет. Ребенок восстанавливает доверие к миру, он сначала не верит ни мне, ни окружению. А если ты неделю ведешь себя нормально, а на восьмой день срываешься – рыдаешь или кричишь, то он такой мысленно: "Ага, я чувствовал, что это не очень безопасное пространство. Они какие-то не слишком адекватные".

Поймите, какое-то время до знакомства с вами ребенок жил в личном аду и накопил много такого, чем не мог поделиться. Вот наконец он начинает доверять, хочет выплакаться. И всякий раз, когда он впадал в истерику, мы понимали, что ему нужно очиститься. Так и вышло. Конечно, иногда плачет до сих пор – но это уже обычная детская реакция, когда ребенок в какое-то время не способен овладеть своими эмоциями. Это нормально.

– Как старшие дети реагировали на истерики младшего?

– Многие у нас тоже спрашивали, не стрессуют ли дети от истерик Марселя. Нет. В таких случаях обычно стрессуют взрослые, которым в детстве запрещали так поступать. Нас же воспитывали по-другому – в большинстве своем не позволяли проявлять эмоции. Когда выросли, может, мы это и забыли, но, когда возникает такая ситуация, вспоминаем. А дети этого вообще не замечают. Для них это просто проявление эмоций – кто-то умеет проявлять их смеясь, а кто-то плача. Проявляй так, как тебе удобно, и все. Единственное, что может волновать в этот момент: "Ты можешь сейчас со мной контактировать? Нет, тогда я пошел". Ни разу у нас не было проблем. Дети очень хорошо ладят вместе – этакая маленькая банда.

– Кому Марсель доверяет больше всего?

– Он точно знает, что я его мама, а Тим – папа. Он выделяет нас среди всех его окружающих людей. Это проявляется по-разному. Когда, например, находится какое-то время с кем-то другим, обращается вежливо, а затем, когда приходит мама, может заплакать. И это значит, что он чувствовал определенное напряжение, ему могло что-то не нравиться, но на всякий случай сдерживался, потому что не с мамой же. А потом это все "рассказывает". Это хороший знак. По поведению многое видно. Когда появляются рядом незнакомые люди, он всегда ищет маму или папу, берет за руку, прячется за спину. Он быстро выловил из контекста, кого ему нужно выделять.

– Пытались ли вы узнать что-нибудь о его прошлом?

– Информация, которую дают при усыновлении, минимальна. То, что врачи успели узнать в процессе общения с роженицей, то и знают. Когда от ребенка отказываются в роддоме, то контакт с этой женщиной может составлять всего несколько часов. Что она успела о себе рассказать и соответствует ли это действительности – никто не знает. Больше информации собирается, когда семья какое-то время стоит на учете как неблагополучная. Но и там инспекторы всего не могут знать, потому что посещали их раз в несколько месяцев.

Конечно, если очень захотеть и заняться этим, то узнать можно больше. Но зачем? Это ничего в нашей жизни не изменит. И радости точно не прибавит. Возможно, когда он вырастет, у него появится потребность узнать свое прошлое, он это сделает. И мы не будем против такого решения.

– Что эта страница вашей жизни под названием "мой сын – Марсель" дает лично вам?

– Безграничную любовь. Мы стали больше этого ощущать, больше понимать значение слов "безусловное принятие". Потому что в любом случае с ребенком, которого родила лично, все несколько иначе. Это твой ребенок на гормональном уровне – ваша связь естественна. А когда этого нет, включается безусловная любовь, потому что никаких условий нет.

Знаете, наш Марсель уже очень хорошо умеет выражать благодарность. Мы такого не ожидали. Ребенок не должен благодарить нас за наш поступок, потому что он не просил нас его спасать, но он это делает. И эта благодарность – это результат любви, которую мы вкладываем в него. А он благодарит своей любовью. И когда обнимает, целует, очень радуется нашему появлению – я понимаю, что все не зря.

– Инна, такая любовь к детям: откуда это?

– Я не думала о детях в своем детстве и даже во взрослой жизни – тоже. Никогда не мечтала и мысленно не расписывала, сколько у меня их будет. Ну будет – и будет, не будет – пусть так. В моем случае это точно приобретенное. Появился один ребенок – выжили, пошли на другого.

Когда мы с Тимуром уже были мужем и женой, то время от времени возвращались к вопросу: как мы видим свою семью, сколько нас должно быть. И пришли к выводу, что хотим большую семью, где много детей. Затем начались разговоры об усыновлении. Мы поняли, что дети могут появляться у нас разными способами. Теперь мы как хотели много детей, так и продолжаем хотеть, но их пути прихода в нашу семью меняются. Ведь могут быть рождены биологически, а могут – сердцем. Но это не значит, что мы теперь будем только усыновлять детей, кто знает, как будет. Может, еще захотим родить. Мы для себя не закрываем и этот путь.

Также читайте на OBOZ.UA интервью с актрисой Дашей Трегубовой – о жизни в Польше, гонорарах дочери в звездных европейских фильмах и возвращении в Украину.

А еще на OBOZ.UA интервью с главной актрисой фильма "Как там Катя?" Анастасией Карпенко – о родственниках на фронте, поведении Зеленского на съемках "Слуги народа" и мыслях, что профессии - конец.

Только проверенная информация у нас в Telegram-канале OBOZ.UA и Viber. Не ведитесь на фейки!