Блог | Страна получила власть, которую заслужила

Вечером 4 октября я шел к знакомым в ТАССе, уточнить ходкую тогда легенду о попытке Руцкого захватить это агентство новостей. На подходе, в районе Леонтьевского переулка меня обстреляли. Я и не подозревал прежде, как жарко откликается тело на неведомый звук удара пули о камень — само группируется, пластаясь и вжимаясь плашмя в тротуар. На верхних этажах и чердаках в центре города появились снайперы, начавшие бессмысленную стрельбу по прохожим. Их объявили "снайперами Белого дома", но всем ясно было, что левонародникам Хасбулатова такое нужно меньше всего. Впрочем, никто уже не обращал внимания на детали. Даже на отдельные трупы не обращали внимания.

В годы великих и славных дел, в дни исторических событий почаще глядите на мелочи, они многое объяснят, - пишет Глеб Павловский для Сноб. - Вместо того, чтобы спорить на нелепую тему, прав или неправ президент, открывший в Москве танковые стрельбы, обратим внимание на то, что, разогнав Верховный совет России, Борис Ельцин сохранил все чрезвычайные полномочия, которыми его наделили разогнанные.

Этот год важен тем, что его нельзя вспомнить. Редкие колумнисты теребят иероглиф "1993", с запозданием переживая нечто. Есть подвижки: публика теперь склонна к мысли, что палить из танка по горожанам незачем — жалкий вывод из великого прошлого, да пусть хоть такой. Отметим сей скромный успех аплодисментами.

Было прекрасное утро. Красивые танки на мосту, на фоне ясного неба перед сахарно-белым пока домом Верховного совета России стреляли по окнам, оставляя маленькие дымовые облачка, таявшие в голубизне. Руководя информационным агентством, я уже знал, что обстрелу предшествовал снайперский выстрел из фабрички поодаль. Им убили офицера Сергеева из "Альфы", по мнению министра Барсукова, слишком ненадежной, колебавшейся, на чью сторону встать. Выстрел стал им подсказкой.

Читайте: Украина – не государство? Россию "ткнули носом" в историю

Юридически и фактически то был массовый расстрел своего населения. Но еще важней, что для российских войск то была учебка, натаскивание их на граждан. Вооруженные силы обучались науке изменять обществу. Знакомый банкир, лидер юного новорусского капитализма, смеясь, поведал, что направил в войска зама с мешками наличности — ради боевого духа и закрепления навыка "быть на правильной стороне истории". Ведь история еще имела значение.

Дни гражданских конфликтов, самых острых и кровавых, отличает вид веселости, ухарства. Было оно и тогда. Помню веселое чувство, с которым таскали фанерные щиты для баррикады, перегораживающей Садовое кольцо против Старого Арбата, у Смоленской площади. И с какой мужицкой сноровкой помогали нам владельцы арбатских ларьков. Разбирая свой скарб, они волокли его на проезжую часть. Но я чувствовал: на Москву опустился смог кое-чего похуже августа 1991-го. Москву навестил некий призрак, темная энергия заблуждения, которое по сей день не проходит, — кремлевская вера в то, что ситуация подконтрольна и целиком в их руках. Эта вера не покидает Кремль, странно сочетаясь с неуверенностью и поиском угроз, которых просто нет.

Но главный урок события, его центральный сигнал был не политический. То был опыт мести властей собственным гражданам. Кремлевский друг еще в сентябре сказал, что "Ельцин будет мстить" — я верил, что Ельцин и в мстительном состоянии не зайдет слишком далеко. Но что-то тяготило сердце. Ельцин не скрывал, что мстит Хасбулатову, а мстительность — иррациональный аффект. Безумное "право" верховной власти наказывать тех, кто лишает ее иллюзии подконтрольности.

Мстительность, войдя в геном государственности, стала важней даже обширных президентских полномочий. Власть заявила право мстить всякому, кто сделает ей больно. Месть легко проследить в тех событиях, сверху донизу. В отличие от простой жестокости, которая свойственна всем видам государств, даже демократических, месть — это решимость устрашать.

Читайте: Альтернатива тете в костюме: в России медведь поженил влюбленных

Победоносные воины воспользовались правом победителя насиловать женщин в столице, отданной им на сутки. Пятачок между Краснопресненской набережной и бывшим сквером "Пионер" брали как мятежный афганский кишлак, и отчасти те же люди. Вели они себя сходным образом, не сильно различая смуглых душманок и "красно-коричневых" москвичек. (Полковник Буданов по чистой случайности избежал необходимости брать Белый дом — и его час мести придет семью годами позже.)

Когда в 2005 году в Кремле обсуждали варианты замены празднования 7 ноября на День народного единства, одна из предложенных дат была 4 октября — "День победы над Советами". К счастью, руководству АП тогда еще не совсем изменило чувство такта. А то бы Россия ежегодно отмечала капитуляцию своей столицы.

Сегодня колумнисты с таким апломбом уличают в Путине исчадие 4 октября 1993 года, будто 25 лет назад защищали БД до последнего патрона. Важней, что в те дни и Анатолий Собчак обучал Путина искусству изменять Конституции. 4 октября был всероссийским открытым уроком измены, и не было звена исполнительной власти в России, которое не усвоило тогда этот урок.

Недавно всепокорнейший конституционный судья Валерий Зорькин, размыв свои слова отсылкой к прошлому, предложил убийственно точный концепт: свирепое государство. Он знает, о чем говорит: в 1993 году он взглянул в свирепое лицо власти, готовой лично ему отомстить, не выдержал и отступил. Он передал мне на Пушкинскую, где 10 декабря шел митинг против ельцинского референдума, чтоб его не ждали — он решил проявить осторожность. Потому тогдашний председатель Конституционного суда России Валерий Зорькин остается им по сей день. На нем буквально поставили опыт из рассказа Кафки, где особая исправительная машина вырезала непокорным служащим заповедь по живому телу. Судья-бунтарь 1993 года, тонкий знаток либералов Муромцева и Чичерина, стал частью кафкианской машины и повторяет ее заповедь: "Почитай своего начальника".

Судя по всему, мы не верили русской литературе, которой клянемся чуть не в каждом ток-шоу. Там, в старых книгах, сюжеты образуются из каких-то чеховских мелочей, невнятицы, пустых реплик и хлопающих дверей. Мы требуем для политики разукрашенных игрушек, с различением добрых от злых, при мелочности мотивов обоих. Великим успехом считают сегодня соотнести указ 1400 с грядущими издевательствами над законом, и приведя эту бесцветную мысль к нынешнему состоянию страны: вот откуда всё!

Читайте: Кто в России открыл ящик Пандоры

Конечно, низости президентов не остаются втуне. Но история хитрей президентов. Она из всего собирает гибкие подвижные ансамбли, сплетая низменное с высоким.

Высокого маловато было в две недели от указа 1400 до расстрела 4 октября. Но, оказывается, достаточно, чтоб сложился хрупкий образ — Дао будущей государственности РФ. Страх, ярость, месть, слабости и обманы не перешли в прямое продолжение их же — они смешиваются, взаимодействуют, сливаются в коацерватные меланжи, где, как учили некогда в средней школе, зародилась жизнь.

Жизнь Системы РФ зародилась в те дни. Мы не знаем, чем была бы она при победе других, но эта — неслыханно своеобразна. Мстительность новой власти вошла ингредиентом в ее аномальность. Последнюю часто зовут иррациональностью, но и такая умеет держать недругов на расстоянии. Кремлевский центр, защитив танками право внедрять в России глобальный мейнстрим — то, что звали "идти путем всех цивилизованных наций", стал мировым и безальтернативным центром. Поскольку мировым, постольку и безальтернативным, то есть несменяемым ни в коем случае. Безальтернативность не в том, что Ельцин забыл о своем обещании провести выборы в 1994 году, а в том, что никакая внутрироссийская альтернатива уже не могла этому противостоять. Противопоставить глобальному можно только глобальное — национальное не сработает.

Возникла поразительная государственность легких импровизаций, бездумных эскалаций, неслыханно юрких политиков и ведомств. Аномально эффективная Система РФ, собранная на базе слабых сырьевых и коррупционных агрегатов. Силовики тут перемешаны с поэтами и финансистами, журналисты работают пиар-менами и гуру, все стянуты сверхтонкими финансовыми ниточками. Зато ракетами ведают люди, которых прежде не пускали стеречь гардероб.

Перед тем как кланяться пуле в Леонтьевском переулке, я шел, припоминая виденное днем под Новоарбатским мостом. На прибрежном парапете Москвы-реки сидели люди с удочками, рядом стояли их сумки. Они не вскрикивали с возбужденной толпой, не шевелились при танковых выстрелах. Они ловили рыбу на ужин — тогда нередкое занятие москвичей. Уверен, что их не ранили, не убили и они наловили себе рыбы. Эти люди явно были готовы к выживанию — при любом президенте и под жесточайшими санкциями США. Теперь у них была такая же, как они, власть.