Блог | Маккейн ненавидел хищных шакалов, прикидывающихся добрыми овцами
В то время, как весь мир оплакивает Джона Маккейна, российское руководство в первую очередь ожидаемо запустило в информпространство ядовитое словоизвержение: Кадыров заявил, что сенатор "выделялся среди американских политиков ничем необъяснимой и непонятной неприязнью к России". Подобные высказывания и раньше раздавались из этой восточной деспотии. Их характерная особенность в том, что произносящие подобные слова чиновники сами прекрасно понимают всю их убогую лживость. Им прекрасно известно, к кому на самом деле испытывал "неприязнь" Маккейн, и это были отнюдь не жители России и не сама эта многострадальная территория. На самом деле Маккейн ненавидел скользких диктаторов — хищных шакалов, прикидывающихся добрыми овцами, как это принято в современных "гибридных" самобытных псевдодемократиях. Без относительно их национальности, цвета кожи и гастрономических пристрастий.
Миссия этого одного из величайших людей современности заключалась в том, чтобы бороться с врагами открытых обществ, где бы они ни находились. В этом смысле Маккейн был гражданином мира, а отнюдь не только американским патриотом. По этой причине Грузия, Украина, российские оппозиционеры и многие неамериканские деятели по всему миру плачут об утрате Маккейна как о своей личной глубочайшей потере.
Для того, чтобы испытать эти скорбные чувства, не нужно было даже иметь персональное знакомство с сенатором. Я никогда не надеялся обременить его своими журналистскими запросами и даже просто общением с глазу на глаз, потому что понимал, сколь тяжел его график, как много добрых дел он спешит совершить и как мало свободного времени у него остается. Однако я страдаю так же, как те, кому доводилось пожимать руку Маккейну, словно и мне когда-то представлялась возможность сказать ему: "Здравствуйте, уважаемый господин Маккейн! Я только хотел сказать Вам, что Вы сделали для моей страны больше, чем все вместе взятые парламентские созывы в путинское двадцатилетие".
Читайте: "Страх — это возможность для смелости, а не доказательство трусости". Джон Маккейн
Более всего в Маккейне восхищает его поистине ницшеанское сверхчеловеческое нутро — его способность к настоящему самоотречению и готовность к смерти ради принципов. Ибо он отрекся от своего тела, когда пообещал согласиться на освобождение из вьетнамского плена только при условии освобождения всех остальных своих собратьев (так же, как это делает Олег Сенцов сейчас, по остроумному замечанию Портникова). По этой причине он оставался в заточении в течение долгих пяти лет, теряя здоровье и годы, которых ему не хватило теперь.
Накануне Маккейн отказался от лечения, и это стало еще одним шагом в ницшеанскую бездну — еще один акт разумного суицида, то есть спокойного принятия реальности, которую многие из нас принимать отказываются. Абсолютное бесстрашие перед кончиной и удивительно нечеловеческая, сократовская готовность принять ее во имя великих идей и даже просто из осознания своей конечности — это самое великое достижение цивилизации. Невероятно, что снова и снова оно воплощается в судьбах совершенно конкретных людей, а не просто в виде легенд, передающихся из столетие в столетие.
Люди смертны, и только идеи, как говорил Платон, вечны. Случай Маккейна — один из тех, когда человек после ухода становится "идеей", обретая ту самую незримую "вечную" жизнь, о которой с древности слагаются песни, учения и псалмы.
Нам будет не хватать тебя, дорогой Джон Маккейн.
