Блог | Память у нас короткая
О мертвых – или хорошо, или ничего, кроме правды.
Добровольный уход из жизни Игоря Малашенко, с которым я был близко знаком без малого 30 лет, стал для меня большим потрясением.
Несмотря на то, что мы несколько раз встречались в Киеве незадолго до его смерти, в конце прошлого года, и я видел, что Игорь – в плохом состоянии. Хоть я и не врач, но мне показалось, что у него тяжелая депрессия. Не в том смысле, в котором мы часто употребляем это слово, как синоним хандры, уныния, плохого настроения, а в медицинском смысле – серьезной болезни. Я еще долго буду думать об этой человеческой трагедии, искать ответ, почему это случилось, и только ли болезнь была тому причиной.
Но пока хочу среагировать на два мнения, прозвучавшие в связи со смертью Малашенко.
Читайте: Жванецкими бросаться – пробросаемся
Во-первых, про его несостоявшееся назначение главой администрации Ельцина.
Я напомню, что летом 1996 года Борис Ельцин, вскоре после переизбрания на второй президентский срок, первым предложил именно Игорю Малашенко, одному из руководителей своего предвыборного штаба, возглавить свою администрацию.
Именно Малашенко, а не Анатолию Чубайсу, который в итоге занял эту должность – после того, как Игорь отказался. Почему Ельцин — зная, что ему предстоит сложная, с непредсказуемым исходом, операция на сердце, отлично понимая, что должность главы президентской администрации едва ли не вторая по значению в стране – предложил этот пост именно Малашенко? Может быть, потому, что почувствовал в нем масштаб личности, оценил огромную эрудицию, незаурядные способности руководителя? Мы едва ли когда-нибудь узнаем ответ на этот вопрос.
Читайте: Операция "Преемник": что Путин говорил в 1998 году
Почему Малашенко отказался, я примерно представляю — с его слов. Он был совсем молод – чуть за сорок, у него были тогда другие жизненные планы, и личные, и карьерные, ему не хотелось возвращаться на государственную службу, которой он успел отведать, в том числе работая под конец перестройки в аппарате Горбачева. Его просто пугала перспектива взвалить на себя эту огромную ответственность, как он признался мне в одном разговоре незадолго до смерти.
Малашенко был очень сложным человеком. С ним было очень тяжело строить отношения. Он, случалось, вел себя высокомерно, высказывался безапелляционно. Мог грубо ошибаться порой и долго не признавать этого , мог тебя обидеть, в том числе несправедливо, незаслуженно. Однажды, когда он уже жил в добровольной эмиграции, мы с ним разругались в пух и прах, и потом несколько лет не виделись и не общались. Потом опять сдружились. Под конец жизни он стал мягче и человечнее. Стал признавать свои ошибки.
Вот и про ту историю со своим отказом от предложения Ельцина много лет упрямо говорил, что поступил тогда верно. Но, опять-таки, незадолго до смерти сказал мне — при свидетелях: "Это была самая тяжелая ошибка в моей жизни".
Читайте: ''Путин и все что мы сейчас видим, это был желаемый для Ельцина исход''
История не знает сослагательного наклонения. К примеру, искренне уважаемый мною Владимир Милов прав, когда он пишет у себя в фейсбуке, что высказанные многими, в том числе и вашим покорным слугой, предположение, что страна могла бы пойти совсем другим путем, не соверши тогда Малашенко эту ошибку, открыло врата в традиционный для России жанр "если бы да кабы".
Но тут же сам ударяется в ту же самую ересь: "Я как раз думаю, что ничего особого не было, — пишет Владимир Станиславович, — были бы очередные издания олигархических кабинетов министров и такая вечная расторговка. Поэтому не думаю, что это тот сюжет, который мог бы что-то радикально изменить – ну разве что в худшую сторону".
Я не знаю, был ли Владимир Милов знаком с покойным Малашенко, боюсь, что если и да, то только шапочно. Мне же кажется, что Малашенко стал бы готовить почву для еще более радикальных и последовательных институциональных реформ, чем те, которые проводились Чубайсом сначала на посту главы администрации президента, а потом – первого вице-премьера в так называем "правительстве реформаторов".
Читайте: ''Россия в очередной раз упустила свой шанс в 1999 году''
Малашенко был системным, последовательным либералом и западником. Он считал, что совершенно не нужно изобретать велосипед, если существуют опробованные, эффективные модели организации жизни и производства, что на уровне одной телекомпании, что на уровне целой страны, которые давно опробованы и в Европе, и в Америке, и надо смело их внедрять, без всякой оглядки на якобы "российскую специфику".
Он удивительно быстро учился. Придя на государственное еще телевидение в конце 91 года, — еще СССР существовал, — Малашенко очень скоро стал отдавать себе отчет в том, как оно было устроено и как работал там механизм превращения государственных денег в частные, через всевозможные карманные продюсерские фирмы и студии, фактически принадлежавшие некоторым останкинским руководителям.
Когда Малашенко пригласили возглавить НТВ, он мог и НТВ создать по этим лекалам, наладить распил денег, которые вкладывал в канал собственник, обогатиться и отвалить куда-нибудь.
Читайте: ''Семья'' заметила Путина еще в 1996 году
Однако же он сделал совершенно другую компанию, одной из важных составляющих успеха которой была ее абсолютно правильная, устроенная по международным стандартам экономическая модель, заточенная на прозрачность, эффективность, конкуренцию.
А что касается "олигархических кабинетов министров", расскажу такую историю – опять-таки, со слов Малашенко. Дело было весной 1998 года. Тогда в Кремле стали искать нового премьер-министра на замену Виктору Черномырдину. Стратегический план состоял в том, что начать продвигать главу правительства на роль преемника Ельцина. Черномырдин на эту роль не годился – социологи однозначно говорили: его президентом не изберут, нужен другой кандидат. Советникам Ельцина – а Малашенко, несмотря на отказ возглавить администрацию, оставался в этом кругу и участвовал во многих совещаниях в Кремле – была поставлена задача подумать над кандидатурами. Ни имя Путина, ни другие имена, которые впоследствии попали в шорт-лист потенциальных преемников (Степашин, Аксененко, Бордюжа), тогда не рассматривались, фантазия участников мозговых штурмов вращалась вокруг других персон, но без особых результатов.
Читайте: ''Путин стоит у меня за спиной''
И вот в один прекрасный день Валентин Юмашев, который к тому времени сменил Чубайса на том самом посту главы кремлевской администрации, вдруг сказал: "Послушайте, что мы голову ломаем? Вот же среди нас готовый премьер-министр!" — и показал на Игоря. Самому Малашенко показалось тогда, что Юмашев шутит. Но присутствовавший там же Борис Березовский подхватил эту идею очень радостно, что Малашенко вывело из себя – он посчитал, что это провокация. И тогда среагировал весьма резко, даже немного корил себя потом за эту несдержанность:
"Борис, ты напрасно радуешься. Потому что если бы я действительно стал премьер-министром, то я бы тебя первого заставил убраться вон из страны. Потому что с олигархическими делами надо заканчивать".
Я ни на секунду не сомневаюсь, что так оно и было – и это ответ на вопрос, допустил бы Малашенко, будь на то его воля, формирования "олигархических кабинетов". Впрочем, возможно, он еще и потому отказался от предложения Ельцина, что понимал – есть вещи, которые он не в силах будет изменить даже на самой высокой должности.
Читайте: Поклонники диктаторов
И второе. Есть люди, которые упрямо повторяют, что все нынешнее зло в России – из-за "казуса 1996 года", из-за таких, как Малашенко, которые не позволили Зюганову победить на президентских выборах, хотя лидер российских коммунистов был тогда якобы не страшнее польского Квасьневского. Зная немного лично и Зюганова, и Квасьневского, осмелюсь утверждать: это не так. Зюганов и особенно некоторые другие лидеры российских коммунистов, озлобленные, жаждущие реванша (всего пять лет прошло, как компартия власть потеряла), готовые к репрессиям против своих политических противников и даже к большой крови, были в тысячу раз страшнее и опаснее лидера польских левых. Это был совсем не нынешний Зюганов, который привык к весьма комфортной и ни к чему особенно не обязывающей роли лидера декоративной левой оппозиции, к которой, к тому же, прилагается множество всяческих благ, привилегий и прочих замечательных возможностей.
Но память у нас короткая. Увы.
Процитирую Малашенко: "Я предпочитал избрать труп Ельцина, чем живого Зюганова" — и от себя добавлю: я тоже. И до сих пор ничуть об этом не жалею.
