"Я мечтаю у себя в Севастополе установить украинский флаг": журналистка София Староконь рассказала о жизни на войне

Журналистка София Староконь уже четвертый месяц на фронте. Она – крымчанка, которая фактически вынуждена была покинуть полуостров после того, как Россия оккупировала Крым. С началом полномасштабного вторжения девушка искала возможность попасть в армию. Теперь она мечтает о том, что придет время, когда она с украинской армией войдет в Крым и установит украинский флаг в родном Севастополе.

Подробнее об этом читайте в материале OBOZREVATEL.

Публикация подготовлена по инициативе Национального союза журналистов Украины.

– София, насколько я понимаю, вы родом из Крыма, но уже несколько лет как уехали оттуда, почему?

– Я – изначально проукраинская крымчанка. Еще со школы я бастовала против русского языка, не ходила на эти уроки, срывала, хулиганила, ругалась с учителями. Лично мне он казался лишним. Зачем мне, гражданке Украины, непопулярный в мире язык? На русском не писались программы, знание этого языка не было необходимостью. Потом я начала всерьез изучать историю и узнала, что Россия вообще-то враждебна к Украине уже сотни лет.

В марте 2014-го я покинула полуостров, поскольку мне начали угрожать за мою открытую проукраинскую позицию. Знала бы Сенцова – начала бы воевать против оккупантов иначе. До сих пор жалею, что не предприняла ничего. Чая с мышьяком, например.

В 2015-м впервые приехала домой. Это было ужасно – с одной стороны, я очень люблю свой дом. Крым для меня – рай, место силы, там живет моя душа, там я отдыхаю и живу. Но приехав, я поняла, что все украдено. Каждый листик на дереве.

Весь город знал, что я агрессивно проукраинская. Я выступала за Майдан. На тот момент я не знала, что я не одна такая в Крыму. Просто проукраинским крымчанам надо было тогда еще держаться вместе.

– Вы – журналистка, в каких изданиях вы работали?

– "Газета по-украински", OBOZREVATEL. Когда-то работала на "Суспільном". В основном все, что я писала, было связано с войной, с российским вторжением с 2014 года. Освещала тему Крыма, потому что о нем забывали, все эти годы Крым пытались вынести за скобки. Но надо было о нем напоминать постоянно. Я старалась это делать.

– 24 февраля. Каким это утро стало для вас, помните?

– Я этот день хорошо помню. Это смешно, я свою войну почти проспала: перепутала взрывы с работой лифта. Только когда все это стало громче и яснее, поняла, что это война. Тогда я жила под Киевом. Проснувшись, я очень грубо и сильно ругалась, потому что недавно устроилась на новую работу в одну из общественных организаций, оставалась неделя до зарплаты, в пятницу мне должны были устанавливать шкаф… Все планы рухнули. Вот так как-то. Тут же начали паниковать люди, совершать какие-то глупые действия. Я поняла, что если и я сейчас запаникую, то начнутся проблемы. Я старалась привести в чувство и вернуть связь с реальностью тем, кто находился рядом со мной.

Успокаивала и рассказывала, как выглядит оккупация, говорила, что все мы находимся в относительно безопасном месте. Меняла содержимое корзин, наполняя их более адекватными продуктами, рассчитанными на долгое хранение.

Потом мой бывший парень отправил меня в подвал. И я стала думать о том, чтобы отправиться на эту войну. Это моя война, как крымчанка я обязана на ней быть и воевать. Я воюю сейчас не только за Украину, но и за свой дом. Да давно надо было это сделать.

Мы очень ссорились, потому что я хотела пойти в ТрО, отправиться в полицию, взять в руки оружие. Парень был против, в итоге убедил меня в том, что мой долг – писать, хотя мне кажется, что в окопе от меня пользы больше.

– Но вы для себя решили, что на фронт все-таки пойдете. Как это произошло, вы отправились в военкомат?

– В ТрО меня не взяли. В военкомате меня тоже не очень хотели принимать. Девочка, худая, говорили, что мне там не место. Знакомые убеждали, что от моей работы журналисткой в тылу будет больше пользы. Я не спорю, журналистика всегда полезна. Это и фиксация военных преступлений, и работа со свидетелями этих преступлений, обнародование информации. Но мне хотелось воевать. Я не видела себя в тылу.

В итоге нашлась бригада, которая захотела меня к себе взять, пока что в. и. о. пресс-офицера. Поэтому с сентября я здесь. Может, я еще уговорю, чтобы меня отпустили воевать физически.

– Где вы сейчас находитесь, если можно об этом говорить?

– Я не буду уточнять, скажу, что это Донецкое направление.

– Что из себя представляет та местность, где вы находитесь?

– Все это в реальности выглядит не так, как мы себе рисуем. Гораздо хуже. Весь мой сектор – это сплошная боль. Разрушенные дома, детские садики и школы. Разрушенные жизни людей. Постоянные обстрелы кассетными снарядами, фосфорными бомбами.

В некоторых населенных пунктах – ни света, ни тепла. Люди, которые морально не могут оставить свои жилища. Оставшиеся или брошенные старики, которые ломают ветки для того, чтобы развести костер или согреться. Голодные, немытые дети, сидящие в подвалах. Война – это горе. Много горя.

– Хватает там предателей?

– Скажу так: тут хватает и наших, проукраинских людей, и предателей. Есть люди, которые помогают ВСУ, проклинают Россию и ждут победы. Одна женщина рассказывала мне о том, как они копили на дом для сына и никак не могли закончить строительство из-за россиян. Она очень радуется новостям об очередной "бавовне" в Рашке. Но есть и предатели. Мы читаем новости и прекрасно понимаем, что и в тылу они есть. Кого-то нашли, а кого-то пока ищут. Это всегда было, есть и будет. Но читать о том, как разведка нашла очередного предателя, – приятно.

– Приходилось ли вам сталкиваться с гендерным неравенством? Отношение к девушке, женщине на войне.

– Нет. Может, у кого-то иначе, но в моей бригаде этого нет.

– Вы – крымчанка, хотели би вы когда-нибудь войти на полуостров вместе с украинскими войсками? И что бы в первую очередь там сделали?

– Да, очень хочу. Я мечтаю как военнослужащая ВСУ у себя в Севастополе установить украинский флаг. Я мечтаю стянуть и сжечь этот чертов триколор, который сломал мою жизнь.

– Как вы думаете, случится ли так, что мы все-таки войдем в Крым, вернем полуостров?

– Крым мы вернем. Как именно – зависит от обстановки на фронте, слабости Рашки. Но вероятность силового освобождения велика, потому что нас обстреливают с этой территории. У нас другого выбора нет. Это будет тяжелая операция, легкой прогулки не будет. Они там восемь лет окапывались. Ситуация там остается сложной из-за многолетнего переселения россиян на полуостров, но я уверена, что те, кто ждет Украину, помогут нам. Вопрос в том, что будет дальше с коллаборантами, оккупантами и предателями.

– Много ли девушек, молодых женщин сейчас на войне? С кем вам приходилось встречаться? Каких профессий, кем они были раньше?

– В моей бригаде служат женщины, но они – кадровые военные. А так я знакома с маркетологами, пиарщицами, фармацевтами, врачами – всеми, кто, как и я, смог пробиться и тут служит. Военная служба – уже давно не мужская профессия.

– Думали ли вы, чем займетесь после войны? Вернетесь ли в журналистику, или же останетесь в армии?

– Я думаю об этом каждый день. Я всю свою молодость посвятила войне. Сначала информационной, теперь уже физической. И я серьезно обдумываю, чем буду заниматься. И с каждым освобожденным сантиметром нашей земли этот вопрос для меня становится все актуальнее. Украинская армия теперь будет достаточно интересной структурой, она меняется очень сильно. От совкового ужаса почти не осталось и следа.

– Как ваши близкие и родные отнеслись к тому, что вы пошли на фронт?

– Они знают об этом и относятся крайне негативно. Они боятся за меня. Маме очень не хотелось, чтобы я была военной, пока я учусь в университете. Она даже отказалась помочь мне оплатить военную кафедру. Когда я призывалась, был скандал. Но у меня – своя жизнь, у них – своя, и никто не вправе диктовать мне, как жить. Я так решила, и так оно и будет. Я недавно была в Киеве, меня заобнимали не только родные, но и друзья, подруги, знакомые.

– Какие у вас были ощущения, когда вы впервые попали на фронт?

– Мы с вами – журналисты, и у меня 100% профессиональная деформация. Отснять, провести интервью, найти ракурсы, сделать много хороших фотографий. Растерянность мешает журналистской работе.

– А вы пишете для себя, ведете какие-то заметки? Может, книжку потом напишете?

– В самом начале полномасштабного вторжения был момент, если помните, когда целую неделю не было новостей. И я заметила, что те, кто меня окружает, начинают волноваться, искать какую-то новую информацию. И я начала писать новеллки о том, как ВСУ ликвидируют россиян. И давала им читать. Это помогло. Люди поняли, что бои идут, а орки дохнут так или иначе, осознали, что иногда информационная тишина необходима, научились отличать старые видео от новых.

А потом смысл в новеллах отпал, потому что пошли хорошие новости и свежие видео.

– София, что для вас сейчас важнее всего, и по чему вы сейчас скучаете?

– Важнее всего на фронте – знать, что твои близкие в безопасности. Мне важно знать, что все мои живы и здоровы. А скучаю я по Крыму. Я скучаю по той прошлой жизни, в которой был мир, хоть и понимаю, что его и не было, Россия с момента провозглашения нашей независимости вела против нас активные военные действия, правда, гибридные.

Что хорошего здесь – отсюда нашу победу видно, ты ее даже ощущаешь.