Блог | Нобелевскую премию мира надо дать Украине

В "Новой газете" я проработал семь лет. Ну, скажем так, не самый худший выбор для Нобелевки. Не Грета со Светой — уже хорошо. Какая-то адекватность еще присутствует в этом мире.

Дмитрий Муратов, пожалуй, один из немногих в России, кто хотя бы подпадает под определение "За усилия по защите свободы выражения мнений, которая является предварительным условием демократии и прочного мира". Это правда. Защищают свободу выражения мнений.

Демократию. Свою, правда, но уж что есть.

Семь убитых в редакции.

Так что да.

Подпадает.

Но это если забыть о существовании, скажем, Мустафы Джемилева. Депортация. Пятнадцать лет в лагерях. Возвращение на Родину. Снова потеря этой родины. Снова де-факто депортация. Снова все сначала. На восьмом десятке.

Забыть о существовании крымских татар. Оккупированного народа.

Давать премию мира россиянину — пусть самому наилучшему — когда есть кырымлы…

Хотите сделать бяку Путину?

Дайте премию Ярошу.

А если уж говорить о премии именно мира... "Правый сектор". "Госпитальеры". "Ангелы Тайры". "Повернись живым". "Армия SOS". И еще десятки и десятки организаций, тысячи и тысячи людей — волонтеров, добровольцев, солдат. Парней. Девчонок. Мужчин. Женщин. Вот уж кто реально вносит просто невероятный вклад в установление мира и борьбу с диктатурой.

Я бы премию мира дал Украине.

И каждый год давал бы.

Пока не кончится война.

Ну… Что сказать. Кому они нафиг нужны, эти крымские татары с украинцами.

Но я рад, что премию получила "Новая газета". Потому что, читая эту новость, я понял одну вещь.

Я понял, что меня с Россией не связывает больше ничего. Ни с какой её частью. Даже самой наилиберальной. Вообще ничего.

Я семь лет проработал в "Новой", был плотью от плоти её, это была моя Альфа и Омега, я не мог представить себя ни в каком другом месте, кроме "Новой", мы были не то, что одной семьей — одним организмом, у нас было одно общее дыхание, одни идеалы, одни стремления. Я дочь видел меньше, чем свох коллег. Дневали и ночевали в редакции. Анна Политковская писала предисловие к моей книге. Не успела.

И в этой Нобелевке есть и какая-то моя частичка.

Казалось бы. Сейчас я должен прыгать до потолка от радости, бросать чепчик в воздух и бежать за шампанским.

Вот моя киевская коллега пишет — "Моя „Новая“, как я рада, поздравляю!"

Но я так сказать уже не могу.

Больше не моя.

И дело даже не в том, что газета, которая была моим всем, трижды отреклась от меня. Публично.

Один раз устами шеф-редактора Алексея Полухина, Лёхи Полухина, с которым было выпито-перевыпито, говорено-переговорено. Друг, который написал: "Увижу Бабченко — перейду на другую сторону улицы". Это после Доктора Лизы.

Второй раз устами Паши Каныгина, с которым месяц прожили на Майдане, который как младший брат. Брат, который написал, что больше не может считать меня журналистом. Это после убийства.

Третий раз совсем недавно. Текстом Веры Челищевой. Верки Челищевой. Родной души за стенкой в соседнем кабинете. Которая сделала гигантский материал о журналистах, ставших пропагандистами — Киселеве, Митковой, Соловьеве, Симоньян, Кеосаяне… И в конце текста — Бабченко и Muzhdabaev. Ну, типа, вы же тоже стали такими же, как Соловьев — только с противоположным знаком. И комментарии психологов. Я до такой степени охуел тогда… Я даже сейчас слов так и не нашел.

Но, дело, повторюсь, не в этом. Каждый имеет право на свое мнение.

Не журналист, так не журналист, ок.

Отрубило после вот этого репортажа. Как чувак из Липецка поехал по путевке в санаторий в Крым.

С фотографией крымского моста на обложке.

"Керченский мост. Его ажурные арки видны за несколько километров. Парит над Керченским проливом красивый, что лебедь. Соединяет Кубань и Крым, разъединяет Россию и Украину". "Русские цари считали Крым лучшим местом России. Все, что создано рукой Господа, ошеломляет". "Я заходил и набрасывался на черноморских мидий, морского петуха, морского дракона. Живую, пахнущую морем рыбу доставляют прямо с рыбацких лодок. Черноморскую рыбку, зажаренную до хруста, едят целиком. Руками и с внутренностями… Честное слово, я на время забывал про свою онкологию".

Не подавитесь, ребятки.

Смачного.

И уже — ни печали. Ни тоски. Ни сожаления. Плевать. Просто плевать. Муратов получил Нобелевку? Ну, ок. Не худший вариант. Не знаю. Наверное. Возможно. Из имеющихся.

Но — совершенно фиолетово. Абсолютно.

Я себя с этим не ассоциирую уже никак, никак не соотношу, не хочу даже думать, что я как-то через десятые руки на седьмом киселе должен радоваться, что в этом есть и моя частичка…

Пытаюсь вот сейчас из себя выжать хоть какие-то эмоции для текста — бл*дь, да хоть зависть, что-ли! Тоже мог бы сейчас прыгать до потолка — но… Абсолютная пустота.

Ничего.

Для меня теперь гораздо более важной новостью является то, что Колыван избран председателем Рады. Вот это мне и вправду интересно, это меня трогает, здесь мне есть что сказать, я ХОЧУ об этом сказать, я себя ассоциирую именно с этими новостями, новостями страны, которую хочу называть теперь своей, а что там в стране, которая вроде как была моей когда-то раньше, и в газете, которой я был плотью от плоти её…

И вот от этого я реально радуюсь.

И моя лента разделяет это мое мнение. В российской части, на которую я все еще подписан — ликование, фанфары, чепчики до потолка и потоки счастья.

В украинской — полная тишина.

Отрыв произошел. Всё было не напрасно.

И это радует еще больше.

Ну, поздравляю, чо.

А, впрочем, пох.

Ваш Террорист.