"Многие погибли под обстрелами". Актриса Любава Грешнова о бегстве из Москвы, родителях в эпицентре боев и друзьях, которые выставили "зетки"

Украинская актриса Любава Грешнова много лет жила на две страны, а после начала полномасштабного вторжения разорвала все связи с РФ. В интервью OBOZ.UA артистка рассказала, как убегала с мужем и сыном из Москвы с началом великой войны, а затем столкнулась с полным безразличием друзей.

Видео дня

Любава Грешнова также вспомнила, как пережили оккупацию в Харьковской области ее родственники. А родители чудом выбрались из Харькова, где с началом вторжения жили в подвале, пока вокруг шли ожесточенные бои ВСУ с российскими захватчиками.

– Любава, для разговора с нами вы едва нашли время из-за занятости: вы много гастролируете по Украине.

– Сейчас у нас тур – каждый день новый город Украины. Вечером играем спектакль, ночуем в отеле, утром едем в другой город. "Удивительная сумасшедшая" – это спектакль, созданный еще год назад. Играю я и актер Владимир Заяц. Еще есть у нас спектакль "Счастливый день". С ним, к слову, у нас запланирован тур по Америке и Израилю. Там мы играем вместе с Екатериной Кузнецовой и моим мужем – актером Михаилом Пшеничным.

Какое-то время мы ездили с этими постановками по странам Европы – спектакли были благотворительные, чтобы объединить украинское сообщество, пропагандировать украинский язык и культуру. Мы первые, кто повез за границу спектакли на украинском языке и доказали своим примером, что украиноязычные представления в Европе могут собирать аншлаги. Сейчас начинаем играть эти представления в Украине.

– Поездив по Европе, у вас не было ощущения, что многие страны сочувствуют нам, а некоторые – нет?

– Мы не ездим в те страны, где сильная российская пропаганда. К примеру, в ту же Венгрию. У нас были долгие переговоры с Израилем. Да и с Америкой, потому что организаторы не были готовы к украинскому языку. В каждой стране начинался диалог с того, что нас уговаривали играть на русском. Мол, живущие там украинцы приехали давно, когда в Украине по большей части разговаривали по-русски. Организаторы были уверены, что зрители не пойдут на украиноязычные представления. Мы их убеждали, потому что не имели никакого морального права играть на русском. Тем более понимали, что придут зрители из России – а мы этого не хотели. Мы не хотим развлекать россиян, даже хороших.

Украинский язык – это было наше главное условие. Я уговаривала, убеждала, что это сработает. Так и вышло. Одна страна – аншлаг, вторая, третья – мы уверенно собирали залы. И дальше уже никто не спрашивал об украинском языке. Но возникали другие недоразумения. Когда мы, например, приехали со спектаклем в Латвию, нам дали охрану. Мы не сразу поняли зачем. А нам объяснили, что живущие там россияне могу запросто сорвать выступление. Слава Богу, в нашем случае все прошло идеально – не было проблем. А после спектакля мы поехали в кафе, которое открыли наши беженцы из Лисичанска и Рубежного. И они рассказывали, что ежедневно к ним приходят пьяные россияне, многие годы живущие в Латвии, – с угрозами и неприятными разговорами.

– Любава, вы верите в то, что есть хорошие россияне?

– Скажу по своему опыту: из всего круга общения в России – а у меня там было очень много друзей, людей, которых считала близкими, – сейчас не поддерживаю связей ни с кем. Но есть одна семья, муж и жена, которые с началом вторжения в знак протеста против войны с Украиной выехали из России за границу. У них нет родственников у нас – это просто гражданская позиция. Бросили всю свою жизнь, будущее и уехали, чтобы поддерживать украинцев. Могу я их назвать хорошими россиянами? Могу. Так же Лию Ахеджакову или Аллу Борисовну Пугачеву. Но к сожалению, в большинстве россиян я, как и все украинцы, разочарована.

– Вторжение россиян в Украину вы встретили в Москве. В преддверии страшных событий чувствовали, что что-то надвигается?

– К сожалению, не чувствовала. Так же, как и многие люди из моего окружения – в том числе и мои родственники из села Харьковской области, которое находится прямо на границе с РФ. Там, в том пограничном селе, никто такого не ожидал даже за день до вторжения. Когда войска уже были видны, не подумали: "А может, выедем в Харьков?". И в первый же день войны попали в оккупацию. Я вообще в этот период должна была быть в Харькове у родителей, потому что у мамы за месяц до вторжения произошел инфаркт. Хотела приехать, чтобы побыть рядом, но все не получалось из-за плотного рабочего графика.

– Как ваши родственники пережили период оккупации?

– Очень сложно. Но, знаете, что заметила: люди, познавшие самое сложное, рассказывают об этом очень просто. Это меня поражает даже с художественной точки зрения. Так бывает в кино, когда очень сложные эмоциональные вещи показывают в кадре максимально просто. И выходит искусство. И мои так просто рассказывают. Тетя говорит, что вела дневник, потому что не было ни радио, ни телевидения, телефоны разряжены, потому что не было электричества – и она от руки писала, что видела вокруг, чтобы не сойти с ума. Бывало такое, что уже не понимала, какой день недели, число месяца.

В селе у всех забрали автомобили, а мой дядя додумался – разобрал машину на большие детали и разнес по сараям соседей, колеса закопал. И так сохранил свой транспорт. Когда освободили наше село – он собрал автомобиль. Дядя сидел в тюрьме два месяца. Также туда забрали нашу 75-летнюю соседку – бабушку Марию. На нее написали донос. Местные, сотрудничавшие с оккупантами, сдавали односельчан, чтобы залезть потом в хату и забрать какую-то еду. У бабы Марии была пасека. Мои продержались практически на кашах, еще что-то выращивали, обменивали – магазины не работали. Они попали в оккупацию с первого дня вторжения, а освободили их в конце лета.

Мама и папа встретили войну в Харькове на Салтовке – район, который обстреливали круглосуточно. На какой-то день они выбрались, но это был очень большой риск, потому что никто не знал, удастся уехать или нет. Многие, пытаясь эвакуироваться, погибли под обстрелами. Они уехали и уже полтора года как вынужденные переселенцы проживают в Киеве.

– А где сейчас осели вы?

– К сожалению, пока нигде. Из-за того, что кино в Украине пока снимается очень мало, основная наша деятельность – театральная, гастрольная. Если брать стандартный месяц, то некоторое время живу в Варшаве, еще часть – в Украине, и еще некоторое время езжу по Европе с представлениями. Последние три месяца – исключительно в дороге. Это очень сложно, уже мечтаю где-то осесть, но пока такой возможности нет.

С другой стороны, это не совсем новая для меня жизнь, потому что я все время жила на две страны. У меня всегда был Харьков, в который приезжала, как только выдавалась возможность. Параллельно я всегда любила путешествовать, потому жизнь на колесах – это для меня нормальная история. Но уже очень хочется купить чайный сервиз, выпекать вкусненькое к чаю. Мечтаю иметь свой дом.

– Что вы оставили в Москве?

– У нас не было имущества, только автомобиль, который оставили прямо посреди улицы. В съемной квартире остались наши вещи. Однако потеря вещей – это не самое страшное. И как показала жизнь, все, что насобирал годами, может оказаться тебе и не столь нужным, как ты думал. Труднее было переносить другое – разочарование в людях. Я ожидала, что будет поддержка людей, которых считали друзьями. Думала, что хотя бы они мне будут писать и звонить по телефону. Ведь мы столько лет дружили, работали. Но лучшие и самые близкие даже ни разу не спросили, как я. А половина из них еще и выложили в соцсети "зетки". В первые два месяца я вообще не могла из-за этого себя собрать в кучу. Я могу понять, что для них – это тотальный страх, но от этого разочарование не становится меньше. Но я его там и оставила – стараюсь не вспоминать об этом.

– А ваши вещи вам не может кто-нибудь передать?

– Все, что было важно для нас, забрали. Остались просто вещи для жизни. Я все это сейчас считаю ширпотребом – и все. Ничего мне оттуда не нужно. Честно скажу: последние два года я вообще мало думаю о том, что мой внешний вид должен быть изысканным, потому что актриса же. Муж иногда даже ругается: купи платье. Хорошие украшения, брендовая одежда – мне всего этого не хочется. Даже когда выхожу куда-то в люди, заставляю себя надеть блузку с юбкой, потому что в спортивной одежде гораздо комфортнее. И считаю, что это правильно, пока идет война.

– Хочу сделать вам комплимент: у вас прекрасный украинский язык. Дома тоже разговариваете?

– Несмотря на то, что я представитель восточной части Украины, у меня никогда не было проблем с языком. Когда слышу сейчас рассказы о том, что кто-то не может перейти на украинский, честно, не очень понимаю, в чем проблема. Меня часто просит разговаривать на украинском сыне. Он первоклассник, ходит в украинскую школу в Варшаве. Ему немного сложно, потому что активно еще учит и английский, и польский. Но родной язык на первом месте, потому что со временем мы будем возвращаться в Украину.

– Как вы вспоминаете то время, когда бежали из России?

– Было очень страшно. Мы уехали из Москвы на третий или четвертый день. Была проблема в том, что почти все направления закрылись, самолеты курсировали только в Турцию и Египет и билеты стоили фантастические деньги. Представьте, сколько иностранцев – украинцев, европейцев, американцев пытались уехать. Мы сначала приобрели билеты, где нужно было проходить пешеходную границу через Литву, но я в последний момент испугалась, потому что там, как рассказывали, устраивали очень долгие проверки и допросы. Я знаю точно, не смогла бы соврать, что уезжаю просто путешествовать. Знаете, я иногда думаю: как там вообще могли наши остаться? Человеку с украинским паспортом там очень непросто…

Мы взяли билеты в Египет. По дороге в аэропорт нас остановила патрульная машина, хотели забрать в отделение, когда увидели украинские паспорта, но отпустили. В аэропорту я от страха почти теряла сознание, но мы вылетели.

Еще шесть дней ждали в Египте, потому что не было прямых маршрутов в Варшаву. И это был такой диссонанс – сидела у моря и смотрела все подряд новости из Украины: все разбито, летят ракеты. Как очень плохое кино… У нас была связь с родителями, они держались. Остались в то время в подвале нашего дома одни. Они могли прятаться только там, иначе было не выжить. На Салтовке нет ни одного неповрежденного дома. Каждый дом – попадание, прилет, дыры. Повылетали окна почти во всех квартирах. Российские войска зашли в Харьков именно через Салтовку, а наши оттуда выбивали. На перекрестке, где шли ожесточенные бои, находится наш дом.

– Когда вы смогли увидеться с родителями?

– Прошлой зимой – я приехала в Киев. Раньше не могла: какое-то время просто собирала себя по частям, потом искала, чем зарабатывать деньги, потому что у нас с собой не так много и было. Работала на варшавском вокзале волонтером очень долго, сотрудничала с харьковскими волонтерами, с которыми мы сделали очень много полезных дел. А потом пошли наши первые представления. И сейчас мы видимся с родителями чаще, чем всю мою жизнь с 16 лет, когда поступила в театральный Карпенко-Карого и уехала из Харькова.

– Любава, вы упомянули о том, что украинцам ни при каких обстоятельствах не стоило оставаться в РФ, а между тем там продолжает жить и работать ваша кума – украинская актриса Галина Безрук.

– Мы не общаемся с начала полномасштабного вторжения. И у меня нет информации, как она сейчас живет. Точно знаю, что ей было очень сложно, она переживала. Не могла сделать выбор – ребенок с российским паспортом, муж тоже. И он не позволил бы вывезти девочку. Я знаю, что Галя в душе очень любит Украину. Думаю, что ей тяжело далось решение остаться в России. Отношусь к ней с теплом и любовью, даже несмотря на то, что не общаемся. Когда-то мы были родными людьми.

– Как думаете, почему так произошло, что вы и актриса Катя Кузнецова уехали из РФ, а Галина осталась?

– Российские паспорта – у ребенка и мужа. У нас в семье – все с украинскими паспортами. У Кати Кузнецовой гражданский муж, хоть и россиянин, но давно живет за границей. С Катей, к слову, мы не были знакомы до вторжения. Конечно, пересекались на съемочных площадках, но не дружили. А теперь очень близки.

В Москве у нас никого сейчас нет. Осталась только няня сына, у нее украинские корни. Есть много родственников в Чернигове. Она тоже очень хотела уехать, но ухаживает за больной мамой, которая прикована к кровати. Мы на связи – она скучает, плачет, разговаривая с нами. Когда мы уехали, с ней оставалась наша собака, мы не могли ее забрать – нужны были прививки. Ее привезли нам друзья-россияне, о которых рассказывала. Я очень переживала, что больше никогда не увижу собаку.

– В одном из своих интервью вы говорили, что никогда не хотели жить в России. А почему уехали?

– Тогда мне казалось, что занимаюсь любимым делом, и в моей Украине это всех устраивает. Когда мы в 2012 году ехали в Москву, коллеги кричали: "Круто, давай!" А муж всегда говорил, что мы в той стране гастарбайтеры. Я строила такие планы: отснялась там – и домой. Тогда многие так работали. Случалось, что за неделю совершали по семь перелетов по работе. Потом это стало технически тяжелее, ведь самолеты со временем убрали. Но самое главное, мы были заложниками того, что почти все, что снималось в Украине, – это были работы за российские средства. И для того, чтобы тебя тут утвердили на главную роль, ты должен быть актером из Москвы. Это было требование наших продюсеров.

Весь позапрошлый год я провела в Киеве – у меня было очень много проектов. И к концу года беседовала с некоторыми нашими известными режиссерами и продюсерами. Говорила: "Я хочу остаться – все равно снимаюсь в Киеве". А они мне: "Нет, тогда мы тебя не сможем снимать".

– Многие украинские зрители помнят вас как ведущую первого сезона шоу "Взвешенные и счастливые". Однако вы долгое время упоминали ту работу с обидой.

– Сейчас у меня уже нет никаких обид, только благодарность. В 20 лет можно долго обижаться, потому что еще мало книг прочитал. А сейчас я понимаю, что обида – это делать хуже только себе. Вся обида и злоба только разрушает тебя изнутри. И снаружи. Надо прощать и заниматься своей жизнью, а не жить мыслями о поступках других людей.

Мне помогло это понять время. Даже сейчас, если у меня случается какой-то конфликт, я тяжело это переживаю, говорю себе: "Любава, нужно время, хотя бы несколько месяцев". Я всегда старалась жить активной жизнью. И когда тебя не взяли куда-то, куда очень хотела, но через год было несколько классных проектов, то это перекрывало прошлые неудачи. Если бы я не развивалась, сидела дома и страдала, то, наверное, мне было бы тяжело вспоминать работу на СТБ. Сейчас у меня тоже есть проблемы, как и у любого живого человека, но говорю себе: "Ну, ок. Давай будем искать, чем это компенсировать".

Также читайте на OBOZ.UA интервью с мамой актрисы Екатерины Тышкевич, которая дала первое интервью о том, как спасали ее дочь: "Был момент, когда я отчаялась".

Только проверенная информация у нас в Telegram-канале OBOZ.UA и Viber. Не ведите на фейки.