Реквием Моцарта как символ идеоанализа - музыкальное произведение, отражающее состояния, драматизм, идею и этапность метода
Музыкальным символом идеоанализа, отражающим дух и строй метода, является «Реквием» В. А. Моцарта, задуманный, или заказанный Моцарту, как заупокойная католическая месса, но получившийся, может быть, самым жизнеутверждающим произведением из всех известных.
Наверное, лучше всего представить всю гамму переживаний со стороны корректируемого, их этапность в процессе идеоанализа, подробно рассмотрев это произведение.
Итак, первые три части «Реквиема» дают образ, который вполне соотносится с тем, что происходит с корректируемым до обращения, до начала процесса коррекции, своего рода гуманитарный анамнез.
Начинается первая часть «Requiem aetenam» (покой вечный) с печальных аккордов, т. н. «шагов», вводящих состояние трагической тревожности, которое развивается и дальше…
(Здесь и далее слова «Реквиема» на латыни и перевод, части для скачивания в формате mp3 при качестве 64 кбит/сек, все 14 частей "Реквиема" вместе - 25,7 Мб - 57 мин. Исп. - Berliner Philarmoniker, HERBERT VON KARAJAN)
Скачать с более высоким качеством 320 кбит/сек
I. Introitus:
Requiem aetenam
Requiem aeternam dona eis, Domine,
et lux perpetua luceat eis.
Te decet hymnus, Deus, in Sion,
et tibi reddetur votum in Jerusalem.
Exaudi orationem meam:
ad te omnis caro veniet.
Requiem aeternam dona eis, Domine,
et lux perpetua luceat eis.
I. Вступление:
Покой вечный
Покой вечный даруй им, Господи,
и свет вечный да воссияет им.
Тебе поется гимн, Боже, в Сионе,
возносятся молитвы в Иерусалиме.
Услышь мою молитву:
к тебе прибегает всякая плоть.
Покой вечный даруй им, Господи,
и свет неугасимый да воссияет им.
Никакого реального «покоя» тут нет. Есть тягостный напряженный плач о покое, срывающийся на истошное: «Exaudi!..» (Услышь…), «Ad te!..» (К тебе…).
Далее, во второй части, казалось бы, идет молитва – просьба о прощении «Kyrie eleison» (Господи помилуй), но не всё так просто…
II. Kyrie eleison
Kyrie eleison.
Christe eleison.
I. Господи помилуй
Господи помилуй.
Христе помилуй.
От молитвы здесь только слова. Просьба о помиловании звучит требовательно, императивно, порой, даже грозно, а в конце торжественно, никакого действительного покаяния не несет. Такое отношение к Богу отражает всю систему проблемных отношений: точно так же человек, находящийся на пике деструктивности, относится и к себе, и к другим людям.
Не только слова повторяются, но и сама мелодия как бы ходит по одному и тому же кругу (фуга) – это образ проблемной цикличности, всегда присутствующей в разрушительной системе отношений («бес кружит», «круги ада»).
Пик разрушения, «воронка», которой заканчиваются «круги ада» - это какая-то катастрофа, беда, болезнь. Именно такое состояние передает третья часть – «Dies irae» (день гнева), написанная Моцартом под впечатлением чумы, свирепствовавшей в Европе с XIV по XVIII вв., и унесшей в общей сложности 75 миллионов человеческих жизней. И так же, как и чума, накатывающаяся периодически, так и личные негативные, не очищающие страдания ходят всё по тому же кругу, в очумелой дьявольской катастрофической карусели.
III. Sequentia:
Dies irae
Dies irae, dies illa,
solvet saeclum in favilla,
teste David cum Sibylla.
Quantus tremor est futurus
quando judex est venturus,
cuncta stricte discussurus.
III. Секвенция:
День гнева
День гнева, тот день,
повергнет мир во прах,
так свидетельствуют Давид с Сивиллой.
О, как всё затрепещет
когда придет судья,
и будет всех судить.
День гнева… Чей гнев имеется в виду? Бога? Он кто, Зевс – громовержец, только и ищет, за что бы наказать? Нет. Эти страдания не от Бога, а от дьявола. По выражению М. Мамардашвили, «человек готов терпеть какие угодно страдания, лишь бы избежать страданий» [119]. Страшат страдания нравственные, очищающие – «Голгофа», связанные с переоценкой ценностей, духовным перерождением, «Воскресением», а циклические, по крайней мере, привычны, но с ними смерть, или придет Судья…
И Он приходит, но когда сам человек этого возжелает, когда встанет на позицию конфронтации с разрушительностью: «мне терять нечего, на что угодно пойду, но так как раньше жить не буду». Именно в этот момент в нем звучит изумляющий, твердый и уверенный, неотвратимо зовущий «трубный глас» - так называется следующая часть «Реквиема». Именно в такие моменты человек может обратиться к идеоанализу.
Tuba mirum
Tuba mirum spargens sonum
per sepulcra regionum,
coget omnes ante thronum.
Mors stupebit et natura.
Cum resurget creatura
judicanti responsura.
Liber scriptus proferetur
in quo totum continetur
unde mundus judicetur.
Judex ergo cum sedebit
quidquid latet apparebit:
nil inultum remanebit.
Quid sum miser tunc dicturus,
quem patronum rogaturus,
cum vix justus sit securus?
Трубный глас
Трубный глас, разносящийся
над смертью во всех землях,
созывает всех к трону.
Смерть оцепенеет и природа,
когда предстанет тварное,
чтобы держать ответ судье.
Возглашается предписанное,
в котором предсказывалось все,
откуда мир будет судим.
Когда судья воссядет,
всё тайное станет явным,
ничто не останется без отмщения.
Чем оправдаться мне, несчастному,
к какому заступнику обращусь,
если только праведный будет избавлен от страха?
Итак, все мосты сожжены, дьявол отринут, на троне Судья – идея, которая живёт внутри человека. На первом этапе анализа для корректируемого проступают взаимосвязи, которых он ранее не видел, он отрывается от фиксации на материальном, и всё больше поражается значением идейного в своей и окружающей жизни. Эта перемена отношения к нематериальному выражена в следующей части «Реквиема»:
Rex tremendae majestatis
Rex tremendae majestatis,
qui salvandos salvas gratis;
salva me, fons pietatis.
Царь потрясающего величия
Царь потрясающего величия,
дающий спасение из милости,
спаси меня, источник милосердия.
Далее начинается мучительный этап анализа. Человек страдает, переоценивая своё прошлое и настоящее, видя, сколько зла он получал извне и сам его распространял, за что и поплатился. С одной стороны, идет процесс гармонизации, упорядочения, систематизации, а с другой – эта гармония его рушит, «рушит разрушительное» – его старую систему отношений. Он пытается что-то удержать, но сил всё меньше, «бочка» расползается, уже ничего не заткнуть. В этом проявляется закон – зло, разрушительность, когда лишается своего врага, а, по-существу, союзника – человека, борачивает свою разрушительность на себя и самоуничтожается. Эти состояния отражены в следующей части:
Recordare
Recordare, Jesu pie,
quod sum causa tuae viae
ne me perdas illa die.
Quaerens me sedisti lassus;
redemisti crucem passus.
Tantus labor non sit cassus.
Juste Judex ultionis
donum fac remissionis
ante diem rationis.
Ingemisco tanquam reus:
culpa rubet vultus meus.
supplicanti parce, Deus.
Qui Mariam absolvisti
et latronem exaudisti,
mihi qouque spem dedisti.
Preces meae non sunt dignae,
sed tu bonus fac benigne,
ne perenni cremer igne.
Inter oves locum praesta
et ab haedis me sequestra,
statuens in parte dextra.
Вспомни
Вспомни, Иисусе милосердный,
что для меня ты прошел свой путь,
чтобы не погиб я в этот день.
Меня, сидящего в унынии
Искупил крестным страданием.
Да не будет жертва бесплодной.
Праведный судья, воздающий отмщение,
даруй мне прощение
до времени отчета.
Я воздыхаю как подсудимый:
От вины пылает моё лицо.
Пощади молящего тебя, Боже.
Простивший Марию,
выслушавший разбойника,
ты и мне дал надежду.
Мои мольбы недостойны,
но ты, справедливый и всещедрый,
не дай мне вечно гореть в огне.
Среди агнцев дай мне место,
и от козлищ меня отдели,
поставь одесную.
Процесс нравственных страданий достигает своего апогея в хоре «Confutatis maledictis» (ниспровергнув злословящих). Это уже «Голгофа». Словно «осиновый кол» окончательно и бесповоротно втыкаются стрелы скрипичных пассажей в тело, пораженное недугом, бесноватой разрушительностью. В этот период коррекции обостряются не только нравственные, идейные переживания, но и медицинские симптомы, появляются те, которых и не было. Корректируемый жалуется на ухудшение состояния. В музыке это выражено прорывающимися слабыми и бессильными мольбами: «Voca me…». Возникает некий «спотыкающийся» образ, то из последних сил горделиво пытающийся шагать грозной поступью, то срывающегося на полное бессилие – «Voca me…»
Confutatis maledictis
Confutatis maledictis
flammis acribus addictis,
voca me cum benedictis.
Oro supplex el acclinis
cor contritum quasi cinis,
gere curam mei finis.
Ниспровергнув злословящих
Ниспровергнув злословящих,
Приговоренных гореть в огне,
призови меня с благословенными.
Молю, коленопреклоненный,
с сердцем, разбивающимся в прах,
дай мне спасение после моей кончины.
Завершается «Confutatis» своеобразными триолями, создающими образ погружения, что-то похожее на опускающийся в могилу гроб. Как бы «сворачиваются» музыкальные темы, а в идеоанализе все контексты, которые были актуальны ранее. И вот «гроб» лег на землю. Наступил полный распад, смерть старой личности. Казалось бы, в музыке должна была бы быть поставлена точка, так нет, между этой и следующей частью Моцарт ставит терцквартаккорд, аккорд – вопрос, требующий разрешения, ответа: «А что же дальше?» А дальше следует та самая «Lacrimosa» (слезная), самое, наверное, печальное произведение из известных.
Lacrimosa dies illa
Lacrimosa dies illa
qua resurget ex favilla
judicandus homo reus.
Huic ergo parce, Deus,
pie Jesu Domine:
dona eis requiem. Amen.
Слезный день
Слезный тот день,
в который восстанет из праха
осужденный грешный человек.
Так пощади его, Боже,
милосердный Господи Иисусе:
даруй ему покой. Аминь.
Невероятный ритм «Лакримозы» -12/8, еле теплящийся, практически «нитевидный пульс», редкие биения через 12 долей, вводит в особое переживание смерти, это не похоронный марш, это что-то куда более глубокое, не смерть физическая, но смерть идейная…
Долгий подчеркнутый «аминь», разленный на два слога, которым заканчивается «Лакримоза» – это как бы два росчерка, которые ставят окончательный крест на старой, закончившейся жизни. Эта точка разделяет «Реквием» на две радикально различные половины. То же самое происходит и во время идеокоррекции: закончилась негативное, страдальческое, начинается позитивный этап.
IV. Offertorium:
Domine
Domine Jesu Christe, Rex gloriae,
libera animas omnium fidelium
defunctorum
de poenis inferni et de profundo lacu.
Libera eas de ore leonis,
ne absorbeat eas Tartarus,
ne cadant in obscurum.
Sed signifer sanctus Michael
repraesentet eas in lucem sanctam:
quam olim Abrahae promisisti
et semini eius.
IV. Приношение даров:
Господи
Господи, Иисус Христос, Царь славы,
освободи души всех верных усопших
от мук ада, и глубины бездны.
Избавь их от пасти льва,
да не поглотит их преисподняя,
да не попадут они во тьму.
Но знаменосец святого воинства Михаил
представит их к свету святому:
как когда-то ты обещал Аврааму
и потомству его.
Здесь отражается то состояние, когда старое уже умерло, ушло, а новое еще не сформировалось. Возникаект разительная бодрая свежесть «Sed signifer sanctus Michael...», нет уже места для трагедии, есть позитивная уверенность, жажда нового, некое нетерпение, которое заводит немного в старое, круговое: «quam olim Abrahae promisisti…», но это уже совсем не то, что мы слышали в «Kyrie», нет уже той мрачной требовательности, и обрываются эти «круги» красивыми кодами.
То же самое происходит и с корректируемым: откаты назад он сам же и обрывает, иногда даже посмеиваясь над собой…
Дальнейшая позитивное становление представлено в необычайно гармоничном хоре «Hostias». Там, где раньше был конфликт, сейчас – гармония. Вместо борьбы с плохим, вперед выступает присоединение к хорошему.
Hostias
Hostias et preces tibi, Domine,
laudis offerimus.
Tu suscipe pro animabus illis
quarum hodie memoriam facimus:
fac eas, Domine,
de morte transire ad vitam,
quam olim Abrahae promisisti
et semini eius.
Жертва
Жертвы и мольбы тебе, Господи,
восхваляя, приносим.
Прими их ради душ тех,
Которых, поминая, приносим.
Дай им, Господи
от смерти перейти к жизни,
как когда-то ты обещал Аврааму
и потомству его.
И опять в конце прорывается круговое «quam olim Abrahae promisisti…», и опять так же красиво заканчивается.
Далее идет гимн Богу: «Sanctus» (святой). Человек подходит к святости – становится служителем идеи, отношения, добра, любви, счастья. То же самое отражает и следующая часть: «Benedictus», но уже спокойнее, без торжественности, первый восторг уходит.
V. Sanctus
Sanctus, sanctus, sanctus,
Domine Deus Sabaoth!
Pleni sunt coeli et terra gloria tua.
Hosanna in excelsis.
V. Святой
Свят, свят, свят
Господь Бог Саваоф!
Небо и земля полны славы твоея.
Осанна в вышних!
Benedictus
Benedictus qui venit
in nomine Domini.
Hosanna in excelsis.
Благословенный
Благословен идущий
Во имя Господне!
Осанна в вышних.
В следующей части «Agnus Dei» (Агнец Божий) проявляется новая суть обновленной личности: если раньше было актуально собственное страдание, то теперь появляется сострадание, понимание себя и других.
VII. Agnus Dei
Agnus Dei, qui tollis peccata mundi,
dona eis requiem.
Agnus Dei, qui tollis peccata mundi,
dona eis requiem sempiternam.
VII. Агнец Божий
Агнец Божий, взявший на себя грехи мира,
даруй им покой.
Агнец Божий, взявший на себя грехи мира,
даруй им всевечный покой.
Завершается произведение частью, повторяющей тот же лейтмотив, с которого начинался «Реквием». Жизнь всё та же, но в чем-то радикально изменилась, стало другим отношение, ушли из жизни безысходность, обреченность, впереди новое, незнакомое, пусть, может быть сложное, но позитивное, конструктивное.
VIII. Communio
Lux aeterna
Lux aeterna luceat eis, Domine,
cum sanctis tuis in aeternam,
quia pius est.
VIII. Причащение
Свет вечный
Вечный свет даруй им, Господи,
с твоими Святыми навеки,
потому что ты милосердный
Requiem aeternam
Requiem aeternam dona eis, Domine,
et lux perpetua luceat eis.
Покой вечный
Покой вечный даруй им, Господи,
и свет неугасимый да воссияет им.
Справедливости ради, надо заметить, что из общей схемы параллелизма «Реквиема» и процесса идеокоррекции выбивается звучащее в конце «cum sanctis tuis…», которое повторяет звучащую во вступительной части цикличную «карусель» «Kyrie eleison». Это еще и не соответствует логике процесса, получается: от чего ушли – к тому и пришли. Возможно, такой казус связан с тем, что некоторые части «Реквиема» после смерти Моцарта дописывал его ученик Зюсмайр, который был весьма далек от гениальности учителя, и постичь чувством этот момент не смог. А может быть тут заложена более высшая философия – расправившись со своими прошлыми «кругами ада», человек подходит к разбирательсту с новыми, тонкими, не такими тяжелыми и удушающими как прежние. Раньше был «суп редкий», теперь проблема – «бусы редкие»...
В отношении соответствия этапности идеоанализа «Реквиему», следует заметить, что оно не было результатом специальной подгонки, а выяснилось постфактум – уже после того, как метод был разработан и начал применяться на практике. Как оказалось, метод просто следует в канве общего закона, выведенного гением Моцарта, также описанного в Откровении Иоанна Богослова – Апокалипсисе, а впервые представленного в пути Иисуса Христа: Голгофа – Крест – Воскресение (подробнее об идеологической сути евангельского Воскресения тут).
Нельзя сказать, что возможность реконструкции личности по этому закону дает исключительно идеоанализ. Любой человек, если вступил в войну с деструктивностью-тенденциозностью (по-религиозному – греховностью), самостоятельно переживает все те же этапы, все те же состояния. Идеоанализ лишь делает этот процесс максимально быстрым и прагматичным, исключая лишние физические страдания, необратимые разрушения, фиксирует процесс реконструкции в идеосфере – там, где разрушения обратимы и выливаются в обновление – «Воскресение»…