Блог | Насилие над женщинами: что представляло собой на самом деле крепостное право в России

Скрепоносцы. "Государствоединящая" скрепа – крепостничество

Но вернемся к скрепе, удерживающей, по словам главы Конституционного суда России, внутреннее единство нации, – "крепостному праву".

О том, что в России существовало крепостное право, знают все. Но вот что же оно представляло собой на самом деле — сегодня не знает почти никто. Весь строй крепостного хозяйства, вся система хозяйственных и бытовых взаимоотношений господ с крестьянами и дворовыми слугами были подчинены цели обеспечения помещика и его семьи средствами для комфортной и удобной жизни.

"Травля зверя", в последствии названая охотой, – является такой же красноречивой характеристикой русского дворянства, как и всего русского общества, ведь социальное положение граждан в российской империи, закрепощенных в соответствии с "крепостным правом", часто было хуже, чем у дикого зверя, и точно намного хуже, чем у породистой лошади или щенка. Домашние же животные, использованные в хозяйстве, по своим правам часто приравнивались к крепостным крестьянам, да и цену имели при продаже соизмеримую. Такая вот она – скрепа от нынешнего главного правоохранителя России.

Звериная травля не всегда была основной целью помещика, выезжавшего во главе своей дворни и приживальщиков в "отъезжее поле". Часто охота заканчивалась грабежом прохожих на дорогах, разорением крестьянских дворов или погромом усадеб неугодных соседей – дворян, насилием над их домашними, в том числе женами.

Случаев, когда в наложницах у крупного помещика оказывалась насильно увезенная от мужа дворянская жена или дочь — в эпоху крепостного права было немало. Причину самой возможности такого положения дел точно объясняет в своих записках Е. Водовозова. По ее словам, в России главное и почти единственное значение имело богатство — "богатым все было можно". Но очевидно, что если жены незначительных дворян подвергались грубому насилию со стороны более влиятельного соседа, то крестьянские девушки и женщины были совершенно беззащитны перед произволом помещиков.

А.П. Заблоцкий-Десятовский, собиравший по поручению Министра государственных имуществ подробные сведения о положении крепостных крестьян, отмечал в своем отчете: "Вообще предосудительные связи помещиков со своими крестьянками вовсе не редкость. В каждой губернии, в каждом почти уезде укажут вам примеры… Сущность всех этих дел одинакова: разврат, соединенный с большим или меньшим насилием. Подробности чрезвычайно разнообразны. Иной помещик заставляет удовлетворять свои скотские побуждения просто силой власти, и не видя предела, доходит до неистовства, насилуя малолетних детей… другой приезжает в деревню временно повеселиться с приятелями, и предварительно поит крестьянок и потом заставляет удовлетворять и собственные скотские страсти, и своих приятелей".

Принцип, который оправдывал господское насилие над крепостными женщинами, звучал так: "Должна идти, коли раба!" Принуждение к разврату было столь распространено в помещичьих усадьбах, что многие исследователи были склонны выделять из прочих крестьянских обязанностей отдельную повинность — своеобразную "барщину для женщин".

Нередко все женское население какой-нибудь усадьбы насильно растлевалось для удовлетворения господской похоти. По своим осуществленным разрушительным последствиям на характер и нравственность народа, на цельность народной культуры и традиции превосходят любую потенциальную угрозу, исходившую когда-либо от внешнего неприятеля.

Некоторые помещики, не жившие у себя в имениях, а проводившие жизнь за границей или в столице, специально приезжали в свои владения только на короткое время для гнусных целей. В день приезда управляющий должен был предоставить помещику полный список всех подросших за время отсутствия господина крестьянских девушек, и тот забирал себе каждую из них на несколько дней. Когда список истощался, он уезжал в другие деревни, и вновь приезжал на следующий год.

Все это не было чем-то исключительным, из ряда вон выходящим, но, наоборот, носило характер обыденного явления, нисколько не осуждаемого в дворянской среде. Высокая российская духовность!

Некоторые дворяне были настолько страстными охотниками до женского пола и особенно до свеженьких девушек, что иначе не позволяли свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. И когда родители такой девушки не соглашались на это условие, помещики приказывали привести к себе и девушку и ее родителей; родителей приковывали к стене и при них изнасильничали их дочь. Об этом много говорили в уездах, но все сходило с рук преблагополучным образом, – делились воспоминаниями очевидцы.

Но не "баринами" едиными. Управляющие, назначаемые помещиками в свои имения, оказывались не менее жестокими и развратными, чем законные владельцы. Не имея уже совершенно никаких формальных обязательств перед крестьянами и не испытывая необходимости заботиться о будущих отношениях, эти господа, также часто из числа дворян, только бедных или вовсе беспоместных, получали над крепостными неограниченную власть.

Был случай, когда крестьяне неоднократно жаловались на управляющего имением, который не только отягощал их работами сверх всякой меры, но и разлучал с женами, "имея с ними блудное соитие". Ответа из государственных органов не было, и доведенные до отчаяния люди самостоятельно управляющего "прибили". И здесь представители власти отреагировали мгновенно! Несмотря на то, что после произведенного расследования обвинения в адрес управляющего в насилии над крестьянками подтвердились, он не понес никакого наказания и остался в прежней должности с полной свободой поступать по-прежнему. Но крестьяне, напавшие на него, защищая честь своих жен, были выпороты и заключены в смирительный дом.

Государственная власть и помещики поступали и ощущали себя как завоеватели в покоренной стране, отданной им "на поток и разграбление". Любые попытки крестьян пожаловаться на невыносимые притеснения со стороны согласно законам Российской империи, подлежали наказанию, как бунт, и с "бунтовщиками" поступали соответственно законным предписаниям. Причем воззрение на крепостных крестьян как на бесправных рабов оказалось столь сильно укорененным в сознании господствующего класса и правительства, что любое насилие над ними, и сексуальное в том числе, в большинстве случаев даже юридически не считалось преступлением.

Возможностей для заработка на растлении своих крепостных рабов у русских душевладельцев существовало немало, и они с успехом ими пользовались. Одни отпускали "девок" на оброк в города, прекрасно зная, что те будут там заниматься проституцией, и даже специально направляя их силой в дома терпимости. Другие поступали не так грубо и подчас с большей выгодой для себя. Так в доме петербургской вдовы Поздняковой, существовало имение с большим количеством "душ". Ежегодно по ее приказанию туда доставлялись самые красивые и стройные девочки, достигшие десяти—двенадцати лет. Они воспитывались у нее в доме под надзором особой гувернантки и обучались полезным и приятным искусствам. Их одновременно обучали и танцам, и музыке, и шитью, и вышиванью, и причесыванию и др., так что дом ее, всегда наполненный дюжиной молоденьких девушек, казался пансионом благовоспитанных девиц. В пятнадцать лет она их продавала: наиболее ловкие попадали горничными к дамам, наиболее красивые — к светским развратникам в качестве любовниц. И так как она брала до 500 рублей за штуку, то это давало ей определенный ежегодный доход. Если добропорядочная вдова, заботливая мать для своих дочерей, могла поступать так цинично и жестоко, то о нравах помещиков более решительных и отчаянных остается только наблюдать по примерам.

Гарем из крепостных "девок" в дворянской усадьбе XVIII–XIX веков — это такая же неотъемлемая примета "благородного" быта, как псовая охота или клуб, или карточный стол. Но не добродетельные исключения, к сожалению, определяли образ типичного представителя высшего сословия той эпохи.

Ну, и как здесь не вспомнить практически "светоча" русской поэзии и литературы А.С. Пушкина. Примечательно, что в оригинальной авторской версии повести "Дубровский", не пропущенной императорской цензурой и до сих пор малоизвестной, Пушкин писал о повадках своего Кириллы Петровича Троекурова: "Редкая девушка из дворовых избегала сластолюбивых покушений пятидесятилетнего старика. Сверх того, в одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных… Окна во флигель были загорожены решеткой, двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирилла Петровича. Молодыя затворницы в положенные часы ходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирилла Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место…"

Большие и маленькие Троекуровы населяли дворянские усадьбы, кутили, насильничали и спешили удовлетворить любые свои прихоти, нимало не задумываясь о тех, чьи судьбы они ломали.

Показателен пример и описание жизни в усадьбе генерала Льва Измайлова. Измайлов устраивал колоссальные попойки для дворян всей округи, на которые свозили для развлечения гостей принадлежащих ему крестьянских девушек и женщин. Генеральские слуги объезжали деревни и насильно забирали женщин прямо из домов.

Наиболее значительным посетителям генеральского дома Измайлов предоставлял наиболее юную дворовую девушку для "прихотливых связей". По приказу помещика отдавались на растление совсем молодые девочки двенадцати-тринадцати лет

Быт генеральской усадьбы был не просто строг и нравственно испорчен — он вызывающе, воинствующе развратен. Помещик пользуется физической доступностью подневольных женщин, но в первую очередь пытается растлить их внутренне, растоптать и разрушить духовные барьеры, и делает это с демоническим упорством. Рядом с усадебным домом у помещика располагалось два флигеля. В одном из них размещалась вотчинная канцелярия и арестантская, в другом — помещичий гарем. В гарем набирались нередко девочки 10–12 лет и некоторое время подрастали на глазах господина. Впоследствии участь их всех была более или менее одинакова - стать наложницей в 13 лет, редко в 14-16 лет. Содержание обитательниц генеральского гарема было чрезвычайно строгим. Для прогулки им предоставлялась возможность только ненадолго и под бдительным присмотром выходить в сад, примыкавший к флигелю, никогда не покидая его территории. Если случалось сопровождать своего господина в поездках, то девушек перевозили в наглухо закрытых фургонах. Они не имели права видеться даже с родителями, и всем вообще и крестьянам, и дворовым было строжайше запрещено проходить поблизости от здания гарема. Тех, кто не только что смел пройти под окнами невольниц, но и просто поклониться им издали — жестоко наказывали.

Но это еще далеко не самый вопиющий случай нравственного извращения российских дворян. Тот же генерал Измайлов. Нимфодору Хорошевскую, или, как Измайлов звал ее, Нимфу, он растлил, когда ей было менее 14 лет. Причем разгневавшись за что-то, он подверг девушку целому ряду жестоких наказаний: "Сначала высекли ее плетью, потом арапником и в продолжение двух дней семь раз ее секли. После этих наказаний три месяца находилась она по-прежнему в запертом гареме усадьбы, и во все это время была наложницей барина… Наконец, ей обрили половину головы и сослали на поташный завод, где она провела в каторжной работе семь лет...". Но тут вопрос не столько в извращенной жестокости русского генерала. Необходимо указать на то обстоятельство, что родилась Нимфодора в то время, как ее мать сама была наложницей и содержалась взаперти в генеральском гареме. Таким образом, эта несчастная девушка оказывается еще и побочной дочерью Измайлова! А ее брат, также незаконнорожденный сын генерала, Лев Хорошевский — служил в "казачках" в господской дворне. Сколько в действительности у Измайлова было детей, так и не установлено. Они сразу после рождения терялись среди безликой дворни. В других случаях беременную от помещика женщину отдавали замуж за какого-нибудь крестьянина. И такое не было исключением. Это просто неслыханная духовность "народа-богонсца", ведь нравственное одичание русских помещиков доходило до крайней степени и было повсеместным. В усадебном доме среди дворовых людей, ничем не отличаясь от слуг, жили внебрачные дети хозяина или его гостей и родственников, оставивших после своего посещения такую "память". Дворяне не находили ничего странного в том, что их собственные, хотя и незаконнорожденные, племянники и племянницы, двоюродные братья и сестры находятся на положении рабов, выполняют самую черную работу, подвергаются жестоким наказаниям, а при случае их и продавали на сторону.

В такой атмосфере жили и дети помещиков, наблюдая за извращенной российской действительностью. С детства будущий барин, наблюдая за образом жизни родителей, родственников и соседей, рос в атмосфере настолько извращенных отношений, что их порочность уже не осознавалась вполне их участниками. Девочки и мальчики – крепостные с детства читали им сказки, обмахивая опахалами, читая сказки и почесывая пятки. Причем вот эти "сказки и пятки", не менялись столетиями. С этапом взросления над барчуками оставались девочки-сказочницы, которых они по ходу сказки имели в любой форме, заставляя в процессе продолжать рассказ. И такие дети вырастали и считали насилие, впитанное "с молоком матери", вполне нормальным. Мало того, такой порядок вещей их полностью устраивал. Выросши, молодые помещики "дорывались" до тел своих крепостных рабынь и не уступали в жестокости своим родителям и приказчикам-управляющим.

Все вышеописанное есть ничем иным как неизбежным следствием существования целой системы социальных отношений, освященной авторитетом государства и неумолимо развращавшей и рабов, и самих рабовладельцев. Но только является ли "система социальных отношений" действительной причиной этих садистских извращений и маниакальной жестокости? Или все же речь о генах андрофагов? О поколениях русских, для которых пытки, изнасилования, истязания – это "норма" жизни, "вшитая" в них сквозь века. Ведь такой свод обычаев в поведении стал для них допустим, и не меняется в России столетиями.

Да и после отмены крепостного права в 1861 году, закабаленный народ этому не обрадовался, ведь надо было начинать жить самому и своими мозгами, а так, "в стойле", было уже более привычно.