"Я прошел войну, алкоголизм и лечение у психиатра": откровенное интервью лидера O.Torvald Жени Галича

Популярный украинский музыкант и певец, лидер группы O.Torvald Женя Галич дал первое за длительное время интервью, в котором рассказал много личного из своей жизни и о том, как прошел через войну, присоединившись к рядам ВСУ.

Беседовал с музыкантом для издания "Слух" журналист Даниил Панимаш. Далее приводим полный текст материала.

– Ты говорил, что вы делали альбом для себя. Мне так не показалось, ведь он почти весь хуковый, эклектичный, а сейчас есть тренд на смесь разных жанров. Слышны остатки старых O.Torvald, но больше новых экспериментов. Лично я услышал много референсов и оммажей: от Van Halen до Nine Inch Nails.

– Мы не слушали ничего. Договоренность была такова: если O.Torvald не распадаются, то мы пытаемся записать альбом. И мы не хотим быть группой, которая постоянно выступает на фитах.

Начали писаться в прошлом году на студии. Это было ужасно. Кто-то пошел за кофе, кто-то – с собакой погулять, кто-то зашел поп*здеть. Мы тупили, играли, но ничего не заводилось. У меня должен был быть отпуск – и появилась кинематографическая идея: я предложил пацанам переехать ко мне в дом, перевезти туда студию, чтобы придумать альбом. Я предложил выделить ровно месяц, чтобы команда переехала ко мне, у меня достаточно места. Но в течение месяца мы никуда не уезжаем.

Нас было пять музыкантов, и саунд-продюсер Костя говорит: "Я не хочу никаких референсов. Играйте все, что приходит в голову". У нас было правило: если мы чувствуем кринж, то откладываем песню на х*й, чтобы не было стыдно. На Diller Kaifu мы понимали, что песня "Сломанные" – попса для радиостанций, и мы на это пошли сознательно. А сейчас мы решили, что этого не произойдет.

И когда начали играть… Мы в жизни никогда столько не совещались над каждой песней. Главное правило было не отрицать придуманное, если что-то не предлагаешь. Мы складывали пазлы, которые каждый самостоятельно придумывал.

– У меня всегда было ощущение, что ты тиран. Что ты приходишь и говоришь музыкантам, что играть.

– Не совсем, но есть в этом доля правды. Я приходил уже с наработками. Не допускал чего-то непонятного мне. Сейчас мы отпустили себя.

– Я даже услышал оммаж к Van Halen на песне "Хейту назло".

– Это Денчик, гитарист. Но мы не думали, что это Van Halen. Трек "Амстердам" сравнивают с Police. А мы этого не слышим, хотя нам и казалось, что это вайб 1970-х. "Боль 704" похожа на песню Korn – Coming Undone, но мы не вдохновлялись Korn.

Каждый из нас слушал разную музыку. Дима (барабанщик) всегда слушал жестяк. Костя очень любит Deftones. Cтраус (бас-гитара) – по панк-року, Денчик – по классической музыке, Коля (диджей) – по нью-вейву, а я – попсарь. Когда это все соединилось и мы позволили друг другу входить в процесс, то то, что мы наслушали и собрали за всю жизнь, бессознательно вышло.

– То есть вы альбом придумали и записали за месяц?

– Придумали за месяц. И когда начали придумывать, я говорю: "Смотрите, у нас есть суперэмоции. Они здесь, в этом доме. Давайте возьмем все, что нужно, и запишемся. Потом, если что, перепишем".

Микрофоны стояли даже на втором этаже и ловили отзвуки барабанов. Мы записывали все вживую, пачкой. А уже потом добавляли разные фишки. Мы очень много выигрывали песни, разбирали их, играли 10 раз в медленном темпе, затем 10 раз в быстром.

И мы попросили Костю не ровнять альбом при сведении. Он несравним, если прислушаться. У нас так было с "Приматом" – мы выровняли альбом, и он сильно потерял в энергетике.

– Когда ты мне позвонил, начал разговор с того, что у тебя была алкогольная зависимость и глубокая депрессия. Можешь об этом рассказать? Мы последний раз виделись осенью прошлого года, ты уже тогда ходил к психотерапевту и не пил.

– Я переболел ковидом еще в 2020 году. Это удивительно, но действительно с этого началось, ведь до этого депрессии меня никогда не беспокоили. Мне не давали депрессировать регулярные концерты, встречи с людьми, дети. Началась война, я сразу мобилизовался. И остался здесь один. Вся семья уехала за границу. Плюс регулярные выезды на восток. Ты видишь смерть, тебе страшно, взрывы, видишь разное.

С алкоголизмом алгоритм таков. Ты приезжаешь в совершенно пустое здание. Ты пьешь не потому, что хочешь напиться, а разжигаешь камин, готовишь себе какую-нибудь сырную тарелку и выпиваешь бокал вина. Он в тебя залетает, и тебе хочется еще один бокал вина. А потом еще. Ты выпиваешь бутылку и засыпаешь.

Когда у тебя выходной, ротация или еще что-нибудь, ты снова приезжаешь в пустой дом. У тебя нет пищи, но есть виски. И думаешь: "Блин, прикольно посмотреть какой-нибудь фильм". Ты регулярно подливаешь виски – и накидываешься. Потому что тебе одиноко. И ты думаешь, что сейчас таким образом взбодришься.

Я начал избегать людей. Когда меня звали куда-то погулять, я оставался дома, и мне по приколу было пить с условным Джонни Деппом. Оно работает таким образом, что если ты с утра не выпил, то тебе морально плохо, очень глубокая черная яма. И ты думаешь: "Если я с яичницей выпью 100 грамм "егеря" – это же не водку пить. Он вкусный, я запью кофе и буду бодреньким". Депрессия работает таким образом, что ты ее сначала не замечаешь. Просто в какой-то момент становится одиноко, потом чего-то не хочется, а потом ты просто лежишь в постели и тебе страшно просто так. Бывало, когда я садился за руль, то даже не понимал, куда мне нужно и что происходит. Начинаются мысли: сойдусь я с семьей или не сойдусь? А музыка? На х*й она кому-то нужна? Будут ли концерты? Выпустят ли меня играть за границу? Но я не хочу играть за границей, мне вообще не хочется играть.

Мы уехали в акустический тур – я его еле вывез. Я был пьян круглосуточно. Я выходил на сцену, а мне все ужаснее. Я четыре песни отыгрываю, а там сидит 30 или 150 человек, и мне скучно, мне неинтересно играть, мне хочется военный адреналиновый приход. И я загнался.

– Потерял себя.

– Абсолютно. Ты не понимаешь, что происходит утром. Куда тебе идти? На войне мы вообще не пили, там жесткий запрет. А вот приезжаешь в Киев – и тебе хочется напиваться.

Я потерял связь с ребятами. И они между собой тоже. Каждый занимался своим делом. Все это накипело, и в какой-то момент я пошел к терапевту. Мне всегда казалось, что мужики не ходят к психотерапевту, это для лохов.

– Ты сам решил или сказали тебе, что нужно что-то с собой делать?

– Многие говорили, что я плохо выгляжу. Я пошел к знакомому психотерапевту. И она говорит: "Тебе нужен психиатр".

– Это уже изменения на биохимическом уровне.

– Да. Мне сделали тест, я сдал анализы, и мне поставили диагнозы – клиническая депрессия, ПТСР и тревожное расстройство. И сказали, что без препаратов я не вывезу, сколько бы мы в моем мозгу ни ковырялись. Паника появлялась просто так, она ни от чего не зависела.

– А когда ты уезжал на боевые задания, депрессия исчезала?

– Страх сменял депрессию. Паника была иного характера.

– Тебе было страшно, начинался ли адреналиновый раж?

– Страшно было на задачах. А адреналина хотелось здесь. Страшно, когда были прилеты, бои и так далее. Но, когда возвращался сюда, этого не хватало. Вроде бы тебе там лучше, чем здесь, хотя там страшнее. Ты вроде бы должен быть счастливее в гражданской жизни, но на войне что-то подавляет твою депрессию.

– У тебя было ощущение, будто на войне происходит жизнь?

– Да.

– В 2022 году я поездил по Украине с американским режиссером. Мы снимали все, до чего могли дотянуться, – переселенцев в шелтерах, военных, эвакуации и т. д. Мы не были под жесткими обстрелами, хотя доехали до Северска в конце мая, за несколько дней до боев. Когда я вернулся, у меня началась фрустрация, затянувшаяся на четыре месяца. Когда впервые обстреляли центр Киева и энергетическую инфраструктуру в октябре, в тот день я заметил, что у меня появился драйв, поднялось настроение. Появилось ощущение, что что-то наконец-то происходит.

– Тебе стало прикольнее, ага. Именно такие ощущения и фрустрация были у меня. Мне не хотелось даже с ребятами видеться. Они поддерживали меня, но это была моя проблема – то, что я не понимал, как с ними общаться.

И я пошел к психиатру. Мы начали медикаментозное лечение плюс психотерапевтические сеансы. У меня была практика антидепрессантов и транквилизаторов. Я спал по шесть раз в день. Я не мог ничего делать, не мог поднять руку, есть – я был овощем. И это было настолько жестко, что я просил их отменить, а психиатр говорила: "Потерпи, пожалуйста, я прошу у тебя только две недели. Потом ты поймешь, что это требовалось".

Я ходил в одной и той же одежде, даже в душ не ходил. Как-то просыпаюсь утром, а солнышко так светит прикольно. Снежок так красив. Я думаю: "Нужно красиво одеться". Я пошел в душ, потом к барберу. Написал психиатру, что у меня какие-то странные ощущения. А она говорит: "Привет, ты на пути к выздоровлению".

В какой-то момент я захотел писать книгу. Начал писать стихи. Убрал дом лучше всех клининговых компаний. Начался подъем, и пить больше не хотелось. Я отправился на психотерапевтические сеансы, где разбирали все мои баги. Это уже после октябрьских концертов, на которых я хотел закрыть группу.

– А ты не испытывал удовольствия? Что от этой потери человеческого тебе классно, ты падаешь на дно, но его все нет?

– Испытывал. Мне это нравилось. Я играл в рок-звезду, знаешь? "Я на дне, мне плохо, пусть меня презирают, я буду таким, какой я есть. Что вы на меня смотрите? Я на войне был, мне все пох*й". А потом это сменилось презрением к себе.

Я набрал вес, засрался, ничего не делал в музыке и по службе. Появились пункты, которые необходимо пофиксить. Я иду в зал. Начинаю читать книги, чтобы мозг развивался. Договариваюсь с ребятами, что нужно реализовать этот альбом. Иду в психотерапию все фиксить. У меня были задачи, которые я просто реализовывал. Это были пять месяцев воскресения.

– И ты хотел закрывать O.Torvald.

– Для меня это был бы идеальный финал. У нас два солдаута в октябре 2023 года, классная песня "Я вернусь", которую я написал на востоке. Я никогда не хотел, чтобы O.Torvald был группой, высасывающей из пальца свои концерты с помощью привлеченных артистов или специальных программ. Я никогда не хотел быть старым рок-музыкантом. Это какая-то залупа.

Мы не хотели говорить, что это будут финальные выступления, чтобы не спекулировать на этом. Я хотел выйти на сцену и сказать: "Друзья, спасибо всем. Это были фантастические 20 лет". Сообщил об этом ребятам и столкнулся с осуждением. Ибо почему закрываться?

И тут из меня полилось. "Потому что я сейчас другой, а вы сейчас такие, и у нас нет ничего общего", – и так далее.