Кто такой Шон Карр, и что общего между ним и автомобилем

Данной публикацией мы начинаем серию интервью о выдающихся людях мотодвижения. Следующие интервью будут с Андреем Гоблиным, организатором одесского «Гоблин Шоу», и Ашотом Арушановым, Сальвадором, организатором и автором идеи проведения фестиваля «Тарасова Гора».

Видео дня

Выезжаю на встречу. На днях потек бензопровод в машине. Колдовство, заклинания и волшебный амулет не помогли. Завтра поеду менять. А сегодня ложу рядом с собой, на сиденье пассажира огнетушитель и с тоской наблюдаю в зеркало заднего вида, как в сторону горизонта, вслед за мной, стелется дорожка из маленьких капелек горючего. Нельзя в таком виде эксплуатировать транспортное средство, но в Конча-Заспу по-другому не доедешь. Завтра куплю новый бензопровод. Уже созвонился.

Договорится о встрече с Шоном было удивительно легко. Еще вчера, с волнением звонил на его номер. Он сам взял трубку с третьего гудка. Его друг и помощник, Алексей очень доходчиво и подробно объяснил мне, как доехать, и вот уже сегодня с утра, я еду к нему домой.

Во дворе меня встретил улыбающийся охранник и две огромные лохматые овчарки. Они обнюхали меня, приветливо потыкавшись мокрыми носами мне в руки. Охранник, возможно, и не знал кто я, но легко пустил к дому. Дверь открываю сам. На пороге меня встречает Шон, видимо увидел меня в окно (охранник не успел бы так быстро позвонить). Хозяин дома был в спортивных трусах и белом реглане.

{*photo1*}

Я не знаю, кто и зачем придумал эту традицию, в первый визит показывать гостям дом. Возможно, она была придумана в те времена, когда в соседней комнате Вас, в незнакомом доме, совершенно неожиданно, мог ожидать отряд убийц. Но если она преследовала цель восполнить неловкость перед началом общения, или помочь гостю почувствовать себя более комфортно в непривычной обстановке, то свою изначальную задачу эта древняя традиция выполнила полностью.

Шон оказался на удивление радушным хозяином. Он показал мне весь первый этаж (на второй вела небольшая лестница и там, видимо, приводила себя в порядок нагло разбуженная мной Женя). Дом, вопреки моим ожиданиям, оказался совсем не таким большим, каким он выглядел снаружи. Обстановка была тоже достаточно простой и подобрана со вкусом. Вообще не давила. Производила впечатление некоторой помпезности только гостиная, с длинным, окруженным стульями обеденным столом. В подвале был тренажерный зал. Вот тут мне действительно понравилось. Уверен, что такому набору тренажеров позавидовал бы любой фитнесс-клуб в стране.

«А вот это кухня», сказал мне хозяин дома. «Тут я провожу почти все время, когда бываю дома».

Он предложил мне кофе. Кофе оказался хорошим. Говорили мы, конечно, по-английски, но у меня хорошая память на диалоги.

{*photo2*}

{*photo3*}

{*photo4*}

Motodex.info (далее «МИ»): Ты знаешь, Шон, удивительная вещь, сколько я ни читал в Интернете об одесском инциденте (летом и осенью желтая пресса много писала о том, как Шон на пару с Женей избивали милиционеров в Одессе), я нигде не видел интервью с тобой. Опрашивали кого угодно, начиная со случайных прохожих, и заканчивая Андреем Гоблиным, организатором мотофестиваля, на который вы тогда приезжали. Почему-то никто не интересовался твоей или Жениной точкой зрения. Это, собственно, то, почему я здесь.

Шон Кар: А мы никому и не рассказывали.

МИ: ???

Ш: Никто особо не расспрашивал, да и мы сами не особо хотели распространяться на этот счет.

МИ: А почему вы решили рассказать мне?

Ш: А я тебе доверяю.

Я тут с ним согласен. Вообще, байкеры редко друг друга подставляют. Таковы и традиции, и особенности избранного ими образа жизни. Рано или поздно все мы можем оказаться стоящими у обочины, со сломанным (не случилось бы чего похуже) мотоциклом. К тому же на момент интервью мы с Шоном уже были знакомы. Но знакомство это носило скорее шапочный характер.

МИ: Ты знаешь, мне бы хотелось немного сломать стереотипы. Дело в том, что ситуация с тобой, с прессой, да и со всем украинской общественностью несколько напоминает ситуацию знакомства мужчины с красивой девушкой. Сначала он обращает внимание на ее внешность. Уже потом, если он достаточно умен, он начинает интересоваться ее внутренним миром. С тобой очень похоже. Ты всем интересен, преимущественно, своими родственными связями. О тебе в Украине узнали, прежде всего, как о зяте Юлии Тимошенко. Меня же лично куда больше интересуешь ты сам, и то, насколько родство с премьер-министром мешает тебе быть самим собой, хорошим мужем, музыкантом и (как бы это ни было противно окружающим) успешным предпринимателем. Ведь, хоть я об этом и догадываюсь, но большинству обывателей, пытающихся удержаться на работе, отыскать своей семье что-то на обед и выплатить кредит на машину, абсолютно невдомек, что можно жить во «дворце» и тяготиться этим «дворцом». Я хочу понять: кто ты?

Ш: Круто загнул. Я просто обычный парень.

МИ: Да, конечно! Ты зять Премьера. Ты живешь в отнюдь не сиротском частном доме, в престижном пригороде.

Ш: Для Великобритании то, как я живу – это норма. Мало того, на моей Родине многие люди живут лучше, чем живем мы с Женей в Украине. Конечно, я очень люблю наш дом, и в нем моя семья чувствует себя защищено.

МИ: Согласен. Но ты же не можешь отрицать того, что ты – известная личность! Как минимум половина населения нашей страны знают о твоем существовании. И, как минимум, треть знает тебя в лицо. Да, черт возьми, я же женился благодаря тебе! У нас с женой разница в 15 лет. Я промасленный, небритый байкер, и хрен бы кто отдал за меня свою дочь, если бы твоя теща, за год до нашей с Машей свадьбы, не сделала бы со своей дочерью то, на что в конечном итоге пошла и моя! Отдала дочь замуж за байкера. Ты известен и мой брак тому подтверждение.

{*photo5*}

Ш: Ты затронул болезненную тему. Во-первых: я, несмотря на то, что я – рок-музыкант, я достаточно спокойно отношусь к своей известности. Я просто обычный парень. Ты не представляешь себе, как, насколько сильно, меня выводит из себя, когда, появляясь в публичном месте, я сразу же становлюсь объектом всеобщего нездорового интереса! Ты не представляешь себе, как меня злит, когда я захожу куда-нибудь расслабиться, в тот же ресторан, а люди начинают толкать друг друга под столом (тут Шон толкнул меня локтем), и показывать на меня взглядом!

МИ: Среди байкеров такого нет?

Ш: Среди байкеров такого нет. Среди байкеров я могу совершенно спокойно расслабиться. Ну, и, во-вторых: мы, когда познакомились с Женей, я не знал кто ее родители. Я смутно представлял себе, где находится Украина. Ты не представляешь себе: каждый день у меня слезы стояли в глазах. Я взрослый мужчина, мне уже 40. Моей дочке 14 (дочка от первого брака – здесь и далее примечания мои). Слезы наворачивались у меня на глаза каждый день, когда я видел, как расстраивается Женя. Как болезненно воспринимает она то, что писали в Интернете и газетах. Я люблю ее. Я видел, как болезненно реагирует она на новости из дома! Как сильно она расстраивается, читая то, что пишут о ее матери в прессе!

МИ: Что произошло потом?

Ш: Потом стало все равно. Но я не люблю политику! К тому же на момент знакомства с Женей я уже был достаточно обеспеченным человеком, и являюсь им. У меня есть своя земля в Англии. У меня есть свой дом в Йоркшире. Ему больше шестисот лет. У меня есть свой лес, озеро. Когда мы с Женей женились, в нашу деревню приезжали целые автобусы с журналистами. Они переполошили всю округу, ходили по домам. В Англии так не принято. Я так же владею землей в Испании. У меня есть сеть ресторанов за границей. Это моя собственность. Я достаточно уверенно себя чувствовал и чувствую. И это все уже было моим до знакомства с Женей.

МИ: Хотел тебя спросить, это один из одного вопроса заготовленного мною дома. Он терзает меня уже давно: приходится ли тебе корректировать свое поведение, с оглядкой на то, что твои поступки, хочешь ты этого, или не хочешь, могут повлиять на достаточно серьезные вещи. На расстановку политических сил в стране. На карьеру твоих родственников. Это накладывает ответственность на каждое отдельное чаепитие.

Ш: Я уже сказал: я не люблю политику. Я – байкер, я – рок-музыкант. Я – плохой парень, отрицательный персонаж! Но тем ни менее, мне приходится учитывать то, что, как ты сказал, мое поведение может отразиться на моих родственниках. Я стараюсь держать грань таким образом, чтобы не вредить никому.

МИ: А что в Одессе? Не удалось удержать грань?

Ш: Нет. В Одессе я был прав, и окажись я в подобной ситуации повторно – вел бы себя точно так же.

МИ: Расскажи поподробней.

Ш: Мы подъехали к этому шлагбауму (я не стал перебивать его вопросом, т.к. из прессы знал, что они ехали к себе в гостиницу). Перед нами был открытый шлагбаум. Я был достаточно вежлив, чтобы пропустить выезжающий мне навстречу автобус. Я уступил ему дорогу, т.к. он выезжал. Когда я начал ехать, они резко закрыли шлагбаум прямо перед нашим мотоциклом.

МИ: Сзади сидела Женька? (Спрашиваю для читателей, т.к. я ответ знаю).

Ш: Да. Выбежали двое. Я попросил их поднять шлагбаум и дать нам проехать. Они ответили, что проехать нам они не дадут, т.к. это закрытая зона. Для тебя я поясню ситуацию. Мы подъехали к шлагбауму, перед которым не было никаких объяснительных надписей. Никаких дорожных знаков. Ни то, что это какая-то зеленая зона. Все надписи появились позже. Они ночью прибили их гвоздями прямо к живому дереву. Мы это сняли на видео. И никакая это не закрытая зона. Мы жили в отеле, в этой самой закрытой зоне. Наши друзья этим же вечером совершенно спокойно проехали через этот шлагбаум, заплатив 15 гривен. Эти ребята, стоявшие у шлагбаума, не были в форме и не показали нам никаких документов. Несмотря на это, они хотели, чтобы мы сдали назад и освободили проезд. Совершенно нелепая ситуация. Я сижу с пассажиром сзади. На мотоцикле весом в 500 килограмм. Дорога спускается вниз, переднее колесо упирается в шлагбаум, т.е. мне, для того, чтобы сдать назад, нужно вытолкать его ногами на гору. Это невозможно (у Харлеев не бывает задней скорости). Я попросил их помочь мне вытолкать его задним ходом. Они начали над нами смеяться. В этот момент Женя что-то крикнула им у меня из-за спины. Как я потом выяснил, она всего лишь перевела им то, что говорил я. Они очень быстро подошли и схватили Женю. Они стащили ее с мотоцикла. Они, вообще, ее дважды оттуда стаскивали. Я хочу, чтобы ты понял. Я нисколько не жалею о том, что произошло дальше. Если будут обижать мою жену, я буду ее защищать. Мы с Женей абсолютно законопослушные граждане. Мы никому не кричали, что мы дети премьера, чтобы нас пропустили. Мы готовы были уехать.

МИ: Что же произошло?

Ш: Дальше я слез с мотоцикла и попытался вырвать у них Женю.

МИ: Ты кого-нибудь ударил?

Ш: Нет. Они брызгали мне в лицо из баллончиков, вдвоем, потом заломили мне руки за спину. Они меня скрутили.

МИ: ???!!!

Ш: Только тут, испугавшись за меня, Женя закричала, что она дочь Тимошенко.

МИ: Что они сделали?

Ш: Они приковали меня наручником к ограде. Я неделю не мог потом полноценно двигать рукой.

МИ: Что произошло дальше?

Ш: Потом наручники отстегнули. Я хочу, чтобы это было понятно. Я не знал, что это полиция. Люди, стоящие на КПП не обозначили того, что это закрытая зона (Шон не знает, что сегодня в Украине шлагбаум можно купить в супермаркете, и на сдачу взять пакет леденцов). Они не представились и не показали никаких документов. Я не мог поверить в то, что люди призванные защищать закон могут так себя вести. Они не давали нам проехать. Они напали на меня, и на мою семью. Я взял камень и потребовал, чтобы они разоружились, положив на землю свои баллончики. У нас в стране (Шон – англичанин) нельзя просто так брызгать на людей ядом и приковывать наручниками к предметам, не обозначив себя и не зачитав гражданам их прав. А наручники – не есть форма наказания, которые можно потом снять, облагодетельствовав меня таким образом. Их нельзя одеть, а потом снять, когда вздумается. Они служат для транспортировки преступников. Если я преступник – судите меня. И накажите! Если нет – почему я был в наручниках? И, повторюсь, я считаю, что я прав. Если повторится похожая ситуация, я буду вести себя точно так же. Я буду защищать свои права, я буду защищать себя и своих близких от незнакомых мне подозрительных людей.

МИ: Что было потом?

Ш: Потом приехала милиция, Женя позвонила маме. Нас повезли в милицию, чтобы мы дали показания, как свидетели, не как нападавшие. И описали то, как на нас напали. Милиция оказалась на нашей стороне, так, как один из них видел вторую часть инцидента. Но самое интересное то, что наш инцидент был не первым. И они знали об этом, и были против этого незаконного шлагбаума. (Тут на кухню заходит Женя. Она одета для города. Явно куда-то спешит).

МИ: Вот решил заглянуть к вам. Странно, что нигде в прессе не было вашей версии произошедшего. Женя (наливает себе что-то попить, не помню, кажется тоже кофе): Да, там вообще здорово все было. Когда мы пришли в милицию подать заявление против напавших на нас, как выяснилось, военных, через 10 минут, это в 11 ночи, приехал зам мера (города Одесса) Кучук, и за ним, сразу, его кум генерал Яровой. Первый предупредил меня, чтоб я не делала из этого скандал, так как тут нет маминых друзей. Второй намекнул, что если мы не оставим этот инцидент, и напишем заявления, а так же снимем побои, что мы тоже сделали, то у Шона могут быть проблемы. «Он же в охранника бросил камень», сказал он. Я поняла намек, но мы все равно оформили заявления. Только потом мы узнали, что кумовья поставили ПРОТИВОКОНСТИТУЦИОННЫЙ шлагбаум, чтобы отчистить публичную зону пляжа, которую господин К захотел контролировать и отгородить, в своих экономических интересах, конкурирующие бизнесы от поставок с «большой земли». После того, как мы пообщались с местными бизнесменами, «по ту сторону шлагбаума», мы узнали, что они не могут даже завезти необходимые для их бизнеса продукты. Семь дельфинов, в дельфинарии могут получать свой ежедневный рацион рыбы только благодаря постоянно курсирующему туристическому автобусу, который нужно потом каждый раз мыть.

МИ: Ты не думаешь о том, что теперь жизнь этих дельфинов еще более усложнится?

Ш: Мы рассказываем правду о том, что было. Мы не можем молчать об этом, только потому, что кто-то сделал животных заложниками ситуации.

МИ: Да, я согласен. Если об этом говорить, возможно, хоть что-то изменится. Если молчать – не изменится ничего. Женя: Это своего рода попытка приватизации государственного предприятия, пляж «Ланжерон». Но, сделать мы ничего так и не смогли. Ведь у «мамы там друзей нет». Оказалось, все-таки, что в Одессе у нас есть друзья. И они за нас постояли. Удивительно это все, вообще. Когда мы были там и общались с местным населением и милицией, которая все об этом давно знает, но сделать, тоже, ничего не может – все было понятно и очевидно. Но, когда приезжаешь в Киев и читаешь прессу, столько всего интересного и нового узнаешь.

МИ: Ты суслика не видишь, и я не вижу, а он есть!

{*photo6*}

{*photo7*}

Женя спешит. За несколько минут она коротко пересказывает мне ту же историю, которую я только что слышал от Шона, дополняя ее интересными подробностями. За последние пол года, наверняка, все это они уже обсуждали между собой не менее 438-ми раз. Точно уже десятки раз пересказывали эту историю, в присутствии друг друга разнообразным третьим лицам, и мне не удастся их поймать на разнице в видении произошедшего. Однако, у меня нет оснований им не доверять. И не потому, что меня пригласили в Конча-Заспу и угостили кофе, который я должен отработать. Я вижу лицо и мимику говорящего, я вижу эту боль от пережитого, которая не утихла даже через пол года, да и к тому же я уже сталкивался с подобными ситуациями, связанными с сотрудниками охраны или милицией. Именно так оно обычно и происходит. К тому же мне, в этот же день, совершенно неожиданно, пришлось стать свидетелем поведения Шона в стрессовых, конфликтных ситуациях. Он очень сдержанный человек. Но об этом чуть позже. Женя уезжает. В коридоре стоят не распакованные чемоданы. Оказывается, мне крупно повезло. Только вчера они приехали из Индии. Не исключено, что вчера, когда я звонил Шону, чтобы договориться о встрече, он ехал из аэропорта, или, по крайней мере, мысленно еще находился на родине Джевхарлала Неру.

Шон встает. Наливает мне еще кофе.

МИ: Во всей этой ситуации мне непонятно одно. Почему эти ребята себя так нагло вели.

Ш: Я не хочу говорить об этом. Могу сказать только, что это были военные. Что они протеже высокопоставленных чиновников местного уровня. Чиновников достаточно высокопоставленных, для того, чтобы их работники могли себе позволить вести себя как угодно, но в то же время достаточно незначительных, неизвестных на общегосударственном уровне, для того, чтобы подобное поведение этих протеже сходило чиновникам с рук. Мы знаем также, что они находились там незаконно. Этот шлагбаум они придумали себе сами.

МИ: А что решил суд?

Ш: А никакого суда не было. Луценко тогда сказал, что все, что делали эти ребята, было незаконно, но дело все равно замяли. Делом занималась военная прокуратура.

МИ: Не могу в это поверить. Я отказываюсь верить в то, что можно вот так все решить без суда в таком резонансном деле!

Ш: Это все политика. Нас постоянно запугивали в Одессе, что здесь не «регион Тимошенко», чтобы мы не дергались. С нами все время моего пребывания в Одессе находилась милиция. Чтобы не было никаких провокаций. Чтобы мне в карман не подкинули наркотики. Я уже говорил, что не люблю политику.

МИ: Да. Сложно кого-то и особо винить. Этих политиков выбирают люди, родителей которых еще 50 лет назад могли расстрелять без суда за неудачно рассказанный анекдот. В Британии первый закон о неприкосновенности личности. О том, что никто не может быть заключен под стражу «без суда равных ему» является ровесником твоего британского дома. Ему более полувека. В Украине же до сих пор судебная система подчинена государству. Судит не народ, его представители, а именем народа люди, получающие зарплату и привилегии от государства.

Ш: Да, мне это сложно понять.

По материалам Motodex.info