Как делаются реформы: опыт отца "шоковой терапии" Бальцеровича
Нынешняя политическая ситуация в Украине требует кардинальных реформ, однако отечественные государственные деятели имеют слабое представление о том, каким путем их необходимо проводить.
В связи с этим в соцсетях активно обсуждают главных мировых реформаторов, опыт которых был бы прекрасной помощью в трансформации нашей страны.
Так, одной из таких личностей является 68-летний польский реформатор Лешек Бальцерович. Информацию о его так называемом плане реформ активно делятся в сети:
"Он родился в небольшом городишке Липно, находящемся между Познанью и Вроцлавом, в 1947 году. В 1970-м окончил с отличием отделение внешней торговли Главной школы планирования и статистики в Варшаве. В 1974 году получил звание магистра в университете Св. Джонса в Нью-Йорке, а в 1975-м защитил докторскую диссертацию в Варшаве.
Вступив в начале 80-х наряду со многими прозападно ориентированными интеллектуалами-технократами своего поколения в ряды "Солидарности", Бальцерович не играл в ней видной политической роли. Сотрудничая с "Сетью" — союзом нескольких крупных предприятий, объединившихся под эгидой "Солидарности", — молодой экономист начал разработку своего плана, при помощи которого Польша должна была совершить "большой скачок" в рыночную экономику. Один из лидеров "Солидарности", Яцек Куронь, впоследствии писал о Бальцеровиче: "Кому еще в начале 80-х могла прийти в голову идея создания собственной экономической программы, когда мясо было по карточкам?"
Во время "круглого стола", проходившего в феврале — апреле 1989 года, за который уселись вместе правящая коммунистическая партия и оппозиция, "Солидарность", чтобы определить, каким путем Польше идти дальше, он был лишь рядовым участником дискуссии. Однако после ухода в отставку последнего коммунистического правительства Мечислава Раковского и прихода к власти "Солидарности" в сентябре 1989 года Бальцерович в 42 года становится экономическим вице-премьером и одновременно министром финансов в первом некоммунистическом кабинете Тадеуша Мазовецкого.
К моменту прихода к власти "Солидарности" финансовая система Польши была разрушена, снабжение парализовано, цены росли на фоне всеобщего дефицита. Требовались неотложные меры по формированию механизмов рыночного хозяйства, финансовой и денежной стабилизации. Необходимо было срочно "открывать" экономику и сделать страну привлекательной для иностранных инвестиций. Лидер "Солидарности" Лех Валенса в поисках "польского Эрхарда" перебрал не одну кандидатуру. Многие видные экономисты отказались от этой чести. Бальцерович согласился.
Сам он любит говорить о себе: "Я не был бы политиком, если бы жил в нормальные времена". Времена на его долю достались действительно неординарные, и поэтому политическая карьера Бальцеровича развивалась стремительно.
"Польским реформаторам из правительства Мазовецкого-Бальцеровича было трудно именно потому, что они были первыми, — писал о польских реформах Егор Гайдар, которого в начале 90-х на Западе называли "русским Бальцеровичем". — Опыта выхода из развитого индустриального социализма и формирования на его базе полноценной рыночной экономики не было ни у кого. Масштабы порожденных переходными процессами экономических и социальных проблем, проверка адекватности теоретического аппарата, выработанного для устойчивых рыночных экономик, в условиях постсоциалистического наследия — с этим на практике предстояло столкнуться впервые".
Уйдя из правительства, Бальцерович на некоторое время ушел в научные штудии, стал профессором Главной торговой школы в Варшаве, читал лекции в престижных университетах стран Западной Европы и США, опубликовал несколько книг об опыте польских реформ. Но репутации блестящего экономиста ему было недостаточно: свои экономические воззрения он хотел воплощать в жизнь, а не декларировать. В апреле 1994-го именитая компания бывших деятелей "Солидарности" — Бальцерович, Мазовецкий, Бронислав Геремек, Януш Онушкевич, Ханна Сухоцка, Кшиштоф Белецкий — организовала новую партию, Союз свободы. Политической базой Союза свободы стали отколовшиеся от "Солидарности" партии и объединения центристского типа вроде Демократического союза Мазовецкого и Польского либерально-демократического конгресса Белецкого. Председателем новой партии ее отцы-основатели единодушно избрали Бальцеровича.
За короткое время благодаря энергичной деятельности его лидеров, которые разъезжали по всей стране и миру, разъясняя суть программы "нового и улучшенного издания "Солидарности" (как называли новую партию), Союз свободы превратился в самую многочисленную польскую партию. На парламентских выборах 1997 года он выступил весьма успешно, собрав 13 процентов голосов и заняв третье место — после "Солидарности" и социалистов. Победившая на выборах, но не получившая абсолютного большинства "Солидарность" предложила Союзу свободы участвовать в формировании нового правительства. Так Бальцерович вернулся во власть. Причем в том же качестве, в каком он покинул ее в 1991-м, — экономического вице-премьера и министра финансов.
После выборов 2001 года Бальцерович становится президентом Национального банка Польши.
Суть реформ Бальцеровича в Польше
К началу реализации программы Бальцеровича (1 января 1990г) экономика Польши находилась в состоянии глубокого экономического кризиса, который носил системный характер. Кризисное состояние экономики проявилось, в первую очередь, в нарастающем спаде производства, гиперинфляции и снижении уровня жизни населения.
Выход из создавшегося положения руководство страны видело в проведении курса на кардинальные системные изменения:
• изменение структуры собственности,
• демонополизации экономики,
• полное введение рыночных механизмов,
• реформы финансовой и банковской системы, а также конвертируемости злотого, обеспечивающей открытый характер экономики.
Начало системных изменений предполагалось совместить с этапом стабилизации экономики, основными элементами обеспечения которой стали следующие финансовые меры:
1. Жестко ограничительная монетарная политика, выражающаяся в резком сокращении денежной эмиссии, а также в применении высоких процентных ставок на кредиты. Одновременно были упорядочены кредитные отношения, введен гибкий текущий процент во все договоры, заключенные в прошлом, и резко ограничено применение льготных кредитов.
2. Ликвидация бюджетного дефицита, главным образом, за счет значительного ограничения дотаций на продукты питания, сырье, средства производства, энергоносители и т.д., а также отмены большинства налоговых льгот и освобождений от уплаты налогов.
3. Либерализация основной массы цен (свыше 90% цен являются свободными) и повышение цен, остающихся под административным контролем (энергоносители, транспортные тарифы, квартплата и лекарства).
4. Введение частичной конвертируемости польской валюты – злотого – при ее значительной девальвации, унификации курса на всех рынках и либерализации внешней торговли.
5. Жестко ограничительная политика доходов, суть которой состоит, во-первых, ликвидации всеобщей полной индексации заработной платы, введенной в июне 1989г., во-вторых, установлении высокого прогрессивного налога на рост заработной платы на предприятиях, ограничивающую увеличение фонда заработной платы по отношению к росту цен с применением корректирующего коэффициента индексации, в-третьих, во введении уравнительного налога на заработанную плату, превышающую среднюю в 1,4 раза.
Именно этот комплекс финансовых мер и получил в Польше название "шоковой терапии".
С 1 января 1990г. правительство П. Мазовецкого приступило к реализации программы Бальцеровича и комплекса мер "шоковой терапии" как важнейшего элемента экономической политики на начальном этапе. Это означало вступление страны в период перехода к рыночной системе хозяйствования. Анализ начального этапа рыночных преобразований в Польше позволяет раскрыть один из возможных вариантов "технологии" перехода к новой экономической системе.
По отношению к предприятиям, в том числе и государственного сектора в сельском хозяйстве, проводилась жесткая кредитно-финансовая политика. Резко повышены ставки банковских кредитов, существенно увеличен налог на оборотные средства, ограничены возможности использования валюты предприятиями, сокращены государственные дотации. В целом отчисления предприятий составляли в тот период 4/5 всех заработанных ими средств. В сочетании с заметным ухудшением материально-технического снабжения вследствие сокращения внутреннего производства и импорта эти меры поставили предприятия в крайне сложное положение.
Новая экономическая политика создавала для сельского хозяйства столь же жесткие финансово-кредитные условия, как и для городского сектора. Были отменены практически все дотации для сельскохозяйственного производства, повышены ставки банковского процента для кредитования оборотных средств.
Важнейшей составляющей пакета мер "шоковой терапии" стала жесткая денежная политика.
В соответствии с рекомендациями МВФ в первом полугодии масса денег в обращении должна была расти значительно медленее, чем цены. Правительству удалось резко (даже по сравнению с рекомендациями МВФ) сократить эмиссию "пустых" денег и укрепить злотый, повысить его привлекательность на внутреннем рынке. Однако этот процесс имел и другую сторону. Такая денежная политика привела к дефициту наличных средств на предприятиях, углубившемуся недоступностью (из-за высокой нормы процента) банковских кредитов на оборотные средства. А это стало одним из факторов углубления спада промышленного производства.
В целях укрепления злотого действовало и введение с 1 января 1990г. его внутренней конвертируемости. Для предприятий внутренняя конвертируемость означает возможность оплачивать без ограничения польской валютой импорт любого рода товаров из-за рубежа. Наряду с этим свободный доступ к иностранной валюте по официальному курсу для всех хозяйственных субъектов означает и обязательность продажи банку вырученной от экспорта валюты по этому же курсу. Лица, ведущие хозяйственную деятельность на индивидуальной основе, обязаны продавать заработанные валютные средства. Для населения внутренняя конвертируемость открыла возможность свободной продажи и приобретения валюты внутри страны и купли товаров на внутреннем рынке за конвертируемую валюту. Право на осуществление операций с валютными средствами получили специальные валютные банки и меняльные конторы, обслуживающие население.
Введение внутренней конвертируемости злотого был одним из требований МВФ, который предоставил Польше 1 млрд. долларов в виде Стабилизационного фонда для проведения этих мероприятий. С начала 1990г. был установлен курс 9500 злотых за 1 доллар, который в тот момент значительно превышал курс даже "черного рынка".
В условиях дефицита финансовых средств у предприятий и одновременного введения "драконовских" пошлин на импорт (временная мера с целью достижения внешнеторговой сбалансированности) предприятия были поставлены перед необходимостью широкой продажи валютных накоплений для обеспечения текущей деятельности (около 1,5 млрд. долларов). Кроме того, высокий рост стоимости жизни вынуждал население использовать свои накопления, в том числе и валютные, для поддержания уровня потребления. Продажа валютных накоплений населения также стимулировалась поддержанием завышенного валютного курса. В целом в первые месяцы 1990г. частными лицами продано около 400 млн. долларов. Таким образом, государственная казна пополнилась почти 2 млрд. долларов без привлечения средств Стабилизационного фонда, что было весьма существенно с точки зрения формирования отношений с МВФ.
Однако в первые месяцы 1991г. стало актуальным изменением валютного курса, поскольку соотношение 9500 злотых за 1 доллар перестало сдерживать инфляцию и превратилось в фактор углубления спада производства и сокращения экспорта. Поэтому (в мае 1991г.) была проведена очередная девальвация злотого (почти на 17%) и установлен новый курс – 11200 злотых за доллар.
В целом к концу первого полугодия:
• спад промышленного производства составил около 30% (правительство установило предельный уровень снижения производства на весь год не выше 5%), около 40% промышленных предприятий оказались на грани банкротства;
• неблагоприятные тенденции наметились в сельском хозяйстве;
• национальный доход уменьшился на 15% (за год снижение должно было составить 3,1%);
• реальные доходы городского населения снизились на 32% и крестьян – на 19% (предельный уровень спада не должен был превышать за год 20%);
• безработицей было охвачено 568,2 тыс. человек, или 4,2% всех занятых (против 400 тыс. и соответственно 3% установленных на год).
Таким образом, в экономике начали развиваться процессы, которые не предусматривались ни в момент разработки программы, ни в начале ее реализации.
Политика "шоковой терапии", давшая несомненные экономические достижения (сбалансированность госбюджета, положительное сальдо внешней торговли, преодоление гиперинфляции, оздоровление потребительского рынка), породила грозные явления гиперспада промышленного производства и относительного перепроизводства в сельском хозяйстве. К средине 1990 г. стало очевидным, что жесткое ограничение народно-хозяйственного спроса из фактора балансирования экономики становится фактором углубления кризиса.
Правительство пыталось оперативно отреагировать на резкое ухудшение экономической ситуации, и уже в июне 1990г. было заявлено о корректировке проводимой политики. Суть ее состояла в "совершенствовании структуры со стороны предложения", иначе говоря, речь шла о комплексе мер, направленных на оживление материального производства и, в первую очередь, о смягчении финансовых условий функционирования предприятий. Одновременно были внесены изменения в систему ограничения роста заработной платы (повышен уровень индексации). Однако изменения условий хозяйствования оказались недостаточными для оживления производства. На большие же смягчения правительство не могло пойти из-за опасений вызвать новый виток инфляции, который был бы неизбежен в условиях монополизма предприятий.
В программе Больцеровича на первое место был поставлен подъем экономики путем ее структурной перестройки на основе приватизации. На практике же на первое место вышла необходимость преодоления гиперинфляции как предпосылки дальнейших реформ и финансового оздоровления, а главным элементом экономической политики вполне обосновано в этих условиях стали денежно-кредитные рычаги. Однако очень быстро они оказались практически единственным средством воздействия правительства на экономику.
Эта трансформация политики произошла тем более легко, что в программе отсутствовал раздел преобразований производства. Ставка делалась на быстрое развитие процессов приватизации, которая, в свою очередь, автоматически приведет к оздоровлению производственной структуры. Причем под процессом приватизации тогда понимался прежде всего приток иностранного, крупного и среднего капитала в страну, под который и происходила "ломка" производственной структуры промышленности и сельского хозяйства. Именно приток иностранного капитала должен был дать толчок формированию внутреннего предпринимательского капитала и ускорить процесс его первоначального накопления.
Первоначально правительство заявляло о своем намерении уже в 1990г. приватизировать 100 государственных предприятий (т.е. 1,1% всех промышленных предприятий, или 0,3% всех предприятий государственного сектора). На практике лишь к концу года был подготовлен перечень из 7 предприятий, подлежащих приватизации, а проведена она была всего на 5 предприятиях, преобразованных в акционерные. С мая 1991г. отмечалось оживление процессов приватизации в промышленности. Речь идет о начале приватизации 65 предприятий, в том числе 31 предприятия-банкрота. Тем не менее, если на конец 1991г. за счет приватизации предусматривалось поступление в доход бюджета 15 трил. злотых, то реально, по оценкам финансовых органов, оно может составить не более 1-1, 5 трил. злотых, а а этой суммы хватает лишь на покрытие издержек проведения приватизации. Что касается так называемой "малой приватизации", то этот процесс развивается достаточно динамично.
Происходящая в стране перестройка структуры хозяйства пока связана главным образом с развитием частного сектора в экономике, опирающегося на мелкий частный капитал и на капитал колонийных фирм. Этот процесс связан не с изменением формы собственности государственных предприятий, а с развитием традиционно существовавшего в Польше частного сектора экономики. После корректировки во втором полугодии 1990г. налоговой и кредитной политики по отношению к частному сектору в его развитии произошел перелом: доля частного сектора возросла в численности занятых вне сельского хозяйства – с 12% в 1989г. до 15,7% в 1990г.; в реализованной продукции промышленности – соответственно с 7,4% до 13,4%; в объеме строительно-монтажных работ – с 29% до 35%; в стоимости транспортных услуг – с 6,8% до 9,9%.
Среди частных предприятий польской промышленности преобладают мелкие, с числом занятых до 5 человек, на долю которых сегодня приходится около 60% продукции всего частного сектора. Деятельность этих предприятий преимущественно связана с дерево- и металлообработкой, пищевой и швейной промышленностью. В 1991г. в розничной торговле частные магазины составляли уже 75% их общего числа, а их оборот превышал 80% валового оборота розничной торговли. В строительстве свыше 40% производства приходится на частные предприятия. В целом за первое полугодие 1991г. количество частных предприятий возросло на 12,4%, причем ежемесячно они увеличивали занятость на 70,5 тыс. человек, т.е. заметно снижали уровень безработицы. Таким образом, в 1990 — 1991гг. частный сектор стал единственной динамично развивающейся сферой материального производства и сыграл роль своеобразного амортизатора спада в государственном секторе экономики Польши.
В целом, социально-экономическое положение в стране в 1991г. оставалось крайне сложным. Было бы наивным ожидать, что переходной период от одной социально-экономической системы к другой может пройти безболезненно и в течении одного-двух лет. Логика общественно-экономического развития определяет необходимость довольно длительного переходного периода. Постсоциалистическая экономика не может быть в полном смысле рыночной, но не является уже и плановой. Это своеобразный период "системной пустоты", в котором известные инструменты налоговой и монетарной политики работают иначе, чем в развитой рыночной экономике. Исторических аналогов такого опыта нет, поэтому пока трудно сказать, какой должна быть мера сочетания новых, рыночных и старых, присущих административно-распределительной системе рычагов и методов управления в конкретной социально-политической ситуации.
Продолжался наметившийся с первого квартала 1990г. спад промышленного производства. В 1990г. он составил 24%, в 1991г. еще около 20%. Таким образом, за два года реформы промышленное производство уменьшилось на 40%:
• "лидирует" в этом спаде легкая промышленность (около 45%),
• затем идут машиностроение (около 35%),
• химия (до 18%),
• топливно-энергитическая (около 16%),
• пищевая (до 23%).
К концу 1991г. 40% промышленных предприятий полностью утратили платежеспособность. И в этих условиях антиинфляционная политика по-прежнему преобладает над политикой противодействия спаду материального производства.
Процесс балансирования народного хозяйства и снижение производства сопровождается формированием рынка труда. На конец 1990г. численность безработных составила 1 млн. 126 тыс.человек, т.е 6,1% всех занятых, а к концу 1991г. предполагалось, что она достигнет 2,0 – 2,1 млн. человек, т.е. 10,5 – 10,8% всех активно занятых.
Негативные социально-политические последствия имеет снижение уровня жизни населения за время проведения реформы. В 1990г. средняя реальная заработная плата в государственном и кооперативном секторах была на 28% ниже, чем в предыдущем году. В 1991г. предполагалось ее снижение еще примерно на 12%.
Что касается государственного бюджета, то уже в первом квартале 1990г. была выполнена задача по его сбалансированию и обеспечению его положительного сальдо в размере 2, 2 трил. злотых, однако к концу года оно уже лишь незначительно привышало 1 трил. злотых. В 1991г., по оценке Минфина, сальдо госбюджета вновь должно было быть отрицательным и составило не менее 24 трил. злотых (закон о госбюджете предусматривал дефицит в сумме 4, 2 трил.злотых).
Дефицит госбюджета в Польше – это прежде всего "дефицит трансформации экономической системы". Дело в том, что доходная часть бюджета по-прежнему была ориентирована на поступления от госсектора экономики (около 80% всех поступлений). Расходная же его часть направляется преимущественно на общественные и социальные цели. Хозяйственные расходы составляют лишь 12% всех расходов бюджета. Это внутренние противоречие бюджета является источником нынешних и будущих (в ближайшем году) трудностей.
Наиболее полно замыслы правительства были реализованы в сфере внешней торговли – практически обеспечен "открытый" характер экономики.
В 1991г. правительство продолжало реализовывать достаточно жесткую денежную политику. По-прежнему прирост денежной массы в обращении (на 28% в первом полугодии 1991г. по сравнению с концом 1990г.) отстает от индекса розничных цен (39%). Резко сократился объем денежных средств в распоряжении предприятий (реальная прибыль предприятий в первом полугодии 1991г. была на 80% ниже, чем в 1990г.), и одновременно сократился объем средств на валютных счетах предприятий и населения.
И наконец, один из главных элементов свободного рынка – деньги – по-прежнему находятся в руках административного центра и им регулируются. Денежное обращение в стране зависит от его решений, а не от банковских операций, отражающих реальные экономические процессы.
В результате "шоковой терапии" и малой приватизации польская экономика с 1992г. начала выходить из кризиса.
Ежегодный прирост выпускаемой продукции составлял порядка 10%, появился активный торговый баланс со странами Западной Европы, а уровень инфляции снизился к 1994г. до 26%. Валовый национальный продукт в 1993г. вырос на 3,2%. В 1994г. Польша по объемам поставок товаров в Украину стала пятым партнером из числа импортеров. Рост поставок польской продукции за 1994г. составлял 47,9%, а товарооборот между Украиной и Польшей составил 482,5 млн. долларов.
Кроме продуктов питания, Польша поставляла в 1994г. на Украину уголь, медикаменты, транспортные средства, товары народно потребления. Из Украины в Польшу поставлялись железная руда, металлы, машины, оборудование, агропродукция, химикаты. Только в 1994г. было зарегистрировано 653 польско-украинских совместных предприятий, хотя капиталовложения в них были небольшими – 11 млн. долларов.
Польша после реформ: за что поляки не любят Бальцеровича
Анализ опыта реализации программы Больцеровича в сфере материального производства позволяет сделать следующие выводы.
Во-первых, решающее значение имеет начало активного формирования предпосылок для пути к свободно-рыночных отношениям. Одним из главных достижений Польши на этом пути можно, безусловно, считать укрепление денежной единицы – злотого и обеспечение его стабильной внутренней конвертируемости. К несомненным успехам следует отнести и реализуемую финансовую политику, хотя ей недостает гибкости и реалистичности. Главным ее результатом стало достижение сбалансированности внутреннего потребительского рынка, что не удавалось сделать с середины 70-х годов. Однако поставленная в рамках Программы цель добиться в короткие сроки сбалансированности народного хозяйства в целом выполнена не была, т.к. не удалось остановить спад производства.
Во-вторых, активно идет формирование рыночной инфраструктуры: создается система коммерческих и ипотечных банков, торговые и фондовые биржи, биржи труда и т.д.
В-третьих, динамичное развитие частного сектора в мелком производстве, торговле и услугах создает основу первоначального накопления капитала и может стать базой для широкой приватизации за счет преимущественно внутренних источников.
В-четвертых, в условиях глубокого социально-экономического кризиса необходимо, как это и закладывалось в программе Бальцеровича, совмещение этапа экономии и оздоровления финансов и этапа глубоких системных преобразований. Разрыв практической реализации этих этапов во времени не только резко повысил "цену перехода к новой системе", но и во многом свел на нет достигнутые эффекты стабилизации. Приостановленный к середине 1990г. спад производства, резкое замедление инфляции, стабилизация внутреннего потребительского рынка, оздоровление финансов не были подкреплены изменениями структуры собственности (т.е. активным разгосударствлением).
В-пятых, опыт Польши показал, что на начальном этапе перехода к рынку нельзя абсолютизировать механизмы, присущие рынку развитых стран, т.к. в условиях постсоциалистической экономики эффекты их использования труднопредсказуемые.
Характеризуя Польшу эпохи "шоковой терапии" Бальцеровича и царившую в стране атмосферу, стоит вновь обратиться к Куроню:
"…Земля ушла из-под ног. Все устойчивое, надежное, многократно проверенное исчезло прямо-таки молниеносно. Ни в чем нельзя было быть уверенным. Не осталось и следа от бедного, убогого мира ПНР, а на его месте забурлил безумный водоворот всеобщей реформы".
Но самому Бальцеровичу чего только не пришлось выслушать в те годы! "Вор!", "Убийца!", "Грабитель!" — не раз звучало (и по сей день звучит) в его адрес. Его обвиняли в бездушном монетаризме, в насаждении волчьих законов рынка, в поддержке богатых и пренебрежении бедными.
Эпоха шоковой терапии отмечена множеством акций протеста, во время которых участники оплевывали, секли розгами и сжигали куклу Бальцеровича. Но хитом эпохи протестов следует признать козу Беллу или, как ее перекрестили злословы, Бальцеровку, презентованную землепашцами министру финансов. Она шествовала впереди манифестации и была торжественно передана на баланс минфина со словами: "Пусть Бальцерович доит ее, а не нас".
Бальцеровича спасала железная выдержка. Этот аккуратный, гладко причесанный человек в очках с железной оправой, с обликом и повадками бухгалтера вполне согласился с ролью козла отпущения, главного "виновника народных бед". Казалось, ему, замкнувшемуся в минфине в окружении собственной команды, было все равно, что о нем говорят.
Но, конечно, одной выдержкой Бальцеровича нельзя объяснить последовательность и радикализм польских реформ. Отец-реформатор имел мощных сторонников — прежде всего премьера Мазовецкого и бывшего тогда министром труда и социальной политики Яцека Куроня. Последний, человек парадоксальный и артистичный, не боясь народного гнева, надевал поварской колпак и раздавал на улице суп обнищавшим. На стороне реформ было парламентское большинство и значительная часть прессы. Наконец, не будем забывать, что "Солидарность", возникшая как низовое движение, не утратила широкой общественной поддержки и в самый острый период реформ.
Реформы Бальцеровича дали шанс многим полякам, хотя не все сумели его использовать. Миллионы людей получили новые профессии, завели собственное дело. За десять лет возникло более двух миллионов новых фирм. Иностранные инвесторы вложили в Польшу 30 млрд. долларов. Среднемесячная зарплата достигла 400 долларов. Инфляция — на уровне 10 процентов в год. Злотый стал самой прочной валютой в восточноевропейском регионе. Страна добилась рекордного — 6 процентов в год — роста валового внутреннего продукта. Любители громкой фразы называют ее "европейским тигром". Опыт Польши стал хрестоматийным, и сегодня сам Бальцерович разъезжает по бывшим советским республикам, уча их, как достичь успеха. В апреле в Киеве он консультировал украинского президента Кучму, давая ему, в частности, советы о том, как снизить экономическую зависимость от России.
Те поляки, которые использовали свой шанс, считают, что всем обязаны реформам Бальцеровича. Те, кто не сумел, — винят в этом реформы Бальцеровича. Таких почти треть нации. Почти треть поляков по-прежнему прозябают в унылых домах-коробках, бедных городских кварталах, умирающих деревнях.
Но Бальцерович стоит на своем. "Избранная модель экономического развития требует постоянных либеральных реформ", — отвечает он критикам, которые говорят, что он разорил народ и продал страну Западу, и требуют, чтобы народу "дали отдохнуть от грабительских реформ". Отдыха не будет, заявляет Бальцерович. К 2005 году, утверждает он, "социализма" в польской экономике должно остаться не больше 5 процентов. Это означает, что к 2005 году 95 процентов предприятий будет приватизировано (сейчас этот показатель на уровне 60 процентов).
Сегодня Польша — благополучная страна. Западные государства, "экзаменующие" своих "младших товарищей" из числа бывших восточноевропейских соцстран, ставят Польшу в пример другим, менее удачливым, до сих не сумевшим отделаться от "родимых пятен" социализма. Заслуга Лешека Бальцеровича в том, что Польша стала "ударником капиталистического труда", немалая.
Сегодня многие страны нуждаются в грамотном проведении реформ, научной основе проводимых изменений и квалифицированном отношении к происходящим процессам.
Можно говорить о двух типах экономических реформ.
Первый тип предполагает принятие ряда мер подлинно революционного характера, не прошедших проверку и испытание в других странах. Эти меры отталкиваются не столько от "опыта соседей", сколько от внутренней теоретической подготовки реформаторов, их идеологической убежденности в правильности и необходимости соответствующих преобразований. Естественно, реформы такого рода не часты. К числу стран, в то или иное время на протяжении примерно последних сорока лет осуществивших такие преобразования, можно отнести Гонконг, Чили, Новую Зеландию, Аргентину и Эстонию. Помимо непосредственных результатов для самих этих стран, имел место важнейший демонстрационный эффект. Те страны, которые воспользовались опытом "первопроходцев", могут рассматриваться как проводящие экономические реформы второго типа, более рутинные и стандартные.
Понятно, что примеры экономических реформ второго типа гораздо более многочисленны. В частности, именно к ним следует отнести абсолютное большинство успешных реформ в так называемых странах "переходной экономики" (то есть пост-социалистических странах Восточной Европы и бывшего СССР).
Особенность экономических реформ второго типа состоит в том, что они, вообще говоря, вовсе не требуют наличия какой-то необыкновенно квалифицированной "команды реформаторов". Как показал опыт, для этого вполне достаточно обычных аппаратных специалистов среднего уровня, из числа которых быстро вырастают сравнительно незашоренные и инициативные руководители экономических ведомств. Международные финансовые институты – прежде всего МВФ и Всемирный банк – уже накопили и переработали огромный опыт таких преобразований. Когда правительство действительно заинтересовано в проведении экономической реформы, оно может воспользоваться квалифицированной экспертной поддержкой из этих и ряда других источников. Как уже сказано, подготовка "программы реформ" в этом смысле никоим образом не является подлинной проблемой.
Конечно, очень хотелось бы видеть Украину среди стран-реформаторов первого типа, в кругу новаторов и первопроходцев. На протяжении последних десяти лет происходили многократные и разнорезультативные обсуждения разнообразных соображений на предмет того, какие нетривиальные меры можно было бы осуществить в Украине. Понятно, что эти соображения, скорее всего, обречены на то, чтобы остаться на бумаге. Их роль – по большей части интеллектуальная, умозрительная. Но следует подчеркнуть, что Украине не удалось по-настоящему войти даже в круг стран, проводящих более или менее стандартные экономические реформы второго типа. Украина, с именем которой в 1991-1993 годах связывались особые надежды в смысле глубины и скорости экономических преобразований, в настоящее время серьезно отстает от большинства стран Восточной Европы, Прибалтики, а в ряде аспектов – и от ряда стран СНГ.
Это отставание во многом маскируется тем, что Украина получила очень значительную внешнюю финансовую помощь (в относительных размерах немного превысившую помощь странам Восточной Европы и бывшего СССР). Наконец, специфика экономического развития Украины последних лет выразилась и в том, что произошло небывалое перераспределение ресурсов в пользу ряда регионов и местностей, в первую очередь в пользу Киева. А так как проблемы украинских реформ обсуждаются прежде всего в Киеве, то реальная картина украинской действительности в умах участников обсуждения неизбежно оказывается несколько искаженной.
Таким образом, ключевой вопрос, требующий внимательного рассмотрения, состоит не столько в том, что следует записать в "программу экономических реформ", а в том, почему все многочисленные программы такого рода, разрабатываемые уже больше десяти лет, так и не удалось полноценно реализовать. Пока не будет дан ответ на этот вопрос, перечисление "направлений реформ" останется более или менее ритуальным действием.
Из теории и опыта мы знаем, что все системы, где нет свободного рынка (и неразрывно связанной с ним частной собственности), потерпели сокрушительное поражение в экономической конкуренции с рыночными системами. Мы знаем также, что без экономической свободы в государстве демократию нельзя ни построить, ни сохранить. Национализация собственности исключает демократию; приватизация и развитие предпринимательства создают для нее необходимую социально-экономическую базу. Имея в виду эти фундаментальные факты, стоит задуматься: почему столько людей настроены против свободного рынка? Они встречаются как в странах развитого капитализма, так и в обществах, которые совсем недавно жили в тесных объятиях социализма. В отношении первых можно было бы заметить, что люди обычно не ценят того, что имеют, а в отношении других — что у людей короткая память. Разумеется, подобные расхожие общие места ничего на самом деле не объясняют. Есть ряд более глубоких причин, объясняющих тот парадокс, что вариант социально-экономического устройства, оказавшийся лучшим, возбуждает столько неприязненных чувств. Упомянем лишь некоторые из них.
Во-первых, многие из тех, кто настроен против свободного рынка, имеют весьма туманное или просто ошибочное представление о том, что возникает в обществе, когда рынок ликвидируется. Некоторые вообще над этим не задумываются: они относятся к категории тех, кто из-за нежелания задуматься рискует попасть "из огня да в полымя". Другие — как классики утопического социализма или Карл Маркс более ста лет назад — наивно воображают, что на месте рынка вырастут некие сообщества людей, где будет царить равенство и солидарность, что исчезнет конкуренция, а труд станет более радостным и производительным. А на самом деле на месте рынка всегда появляется больше налогов, больше государства и больше его клиентов и нахлебников. Противоположность рынка — это не один всеобщий кибуц, но разросшееся, слабое и парализующее инициативу государство. Меньше рынка — значит, больше этатизма.
Во-вторых, свободный рынок означает конкуренцию, а мы ее обычно недолюбливаем, хотя очень любим вытекающие из нее преимущества. Как было бы приятно иметь на заводах социализм, а в кошельках и магазинах — капитализм! Хотя именно подобные проекты в Польше выдвигает значительная часть — как бы тут выразиться помягче? — тех, кто называет себя "экспертами".
В-третьих, в условиях рынка покупатель платит поставщику за приобретенный товар, тогда как в этатистских моделях возникает иллюзия, что нечто приобретается "даром" — например, бесплатное образование, здравоохранение и т.п. Эта иллюзия бесплатности работает против идеи рынка. На самом же деле чудес не бывает: чем больше "бесплатности", тем выше налоги и связанные с этим ограничения экономического роста. К тому же официальная "бесплатность" нередко сопровождается неофициальной оплатой "с глазу на глаз".
В-четвертых, нередко среди тех, кто считается "интеллектуалами" (особенно тех, кто с гордостью заявляет, что по математике у них всегда была двойка), существует особый снобизм: не разбираться в элементарной экономике, но зато изо всех сил печься о "простых людях". В подобных случаях против свободного рынка принято выступать во имя "социальной справедливости" и "сочувствия к обездоленным". В Польше, а также в не очень крупных западных университетах имеется еще одна любопытная разновидность — те, кто во имя странной экономии борется против свободного рынка или же в принципе выступает за рынок, но не любит частной собственности. Есть и такие, кто любит частную собственность, но только свою собственную (впрочем, этих последних обычно не причисляют к "интеллектуалам").
Наконец, немалая часть неприязни к свободному рынку обусловлена ощущением, что "господство рынка" каким-то образом ухудшает качество человеческих отношений и в результате ухудшает общество. С этой точки зрения безрыночное, социалистическое общество начинает казаться чем-то лучшим. Люди как-то забывают об очередях, о вездесущем "блате", знакомствах, связях, халтурной работе или видимости работы и т.п., а также о почти стопроцентном участии в выборах.
Неприязнь к свободному рынку во имя заботы о качестве общества у некоторых сопровождается признаниями в любви к "гражданскому обществу". Но не стоит забывать, что государство, вытесняющее рынок, сокращает и свободное пространство для добровольных ассоциаций и объединений. Выступать за "гражданское общество", но против рынка — это то же самое, что выступать за молоко, но против коров (добавим для порядка еще коз и верблюдиц). Самое развитое гражданское общество существует в США, где свободный рынок занимает особенно прочные позиции".