Блог | Письма из России: "ФСБ по вам плачет!"

Следующее письмо: "Уважаемый Анатолий Иванович! Во исполнение вашего призыва и по примеру моей дочери я решила стать качальщицей своих потребительских и прочих прав и вообще – сутягой. Увидев в магазине упаковку с просроченной рыбой, я вызвала администратора и сказала: поскольку рыба просроченная, то хочу эту пачку взять бесплатно. А она, между прочим, дорогущая! Он позвонил своим начальникам и ответил, что нет! Мы, мол, обязаны просроченный продукт снять с полок, а вам за бдительность подарить качественный и не просроченный. Бедный или, что одно и то же, советский человек потому и бедный, что за свои права бороться не умеет или стесняется, - продолжает эта слушательница "Свободы". - Он никогда не пойдёт просить надбавку к зарплате, например, - пишет Анатолий Стреляный для Радио Свобода. - У него страх: а вдруг вообще выгонят? Вот моя дочь с ее женихом, они уже профессиональны в нашей жизни. Она так и говорит: "Когда я клиент или покупатель, то я в себе уверена. Да, Анатолий Иванович, она есть, новая Россия, она уже часто обламывает СССР - обламывает напором, уверенностью в себе, знанием своих прав. Ездят за границу, многие там учатся, работают. Они быстро усваивают то, что им надо.

Они знают, что клиент всегда прав, добиваются скидок, бонусов, подарков! Но при этом многие купят у бабушки ею связанные носки, не торгуясь, ещё и лишние пятьдесят рублей дадут, букетик сирени и пучок укропа купят не потому что нужен, а чтобы помочь бабушке. У дочери это с детства. Она в шесть лет могла получить скидку на товар, которую тут же отдавала старушке у церкви". Такое вот письмо. В сотый раз скажу: самые большие, самые важные перемены – те, которых люди не замечают. Это относится едва ли не в первую очередь к тем переменам, что совершаются в них самих. Качальщик своих и чужих прав - бесценный человеческий тип. Чем больше таких в демократии, тем она прочнее. Эти-то люди и делают постоянный ремонт демократии. Ремонт квартиры, как известно, нельзя закончить. Его можно только остановить. А демократическая страна – это квартира, ремонт которой нельзя останавливать ни на минуту, иначе сгниет. Демократическая законность - самая хрупкая вещь на свете. Беречь ее, как зеницу ока, никому не давать подступиться к ней со шкурным интересом - это задача и таких сутяг, коих еще называют журналистами или цепными псами демократии.

Читайте: Цена для России "санкций из ада"

"Ехал в автобусе, - пишет Данила Александров, - просматривал ленту ФБ с телефона и через какое-то время сидящий рядом дедуля (возраст от пятидесяти до семидесяти, выглядел достаточно бодро) делает движения, как будто собирается выходить (хватается за свой дипломат, привстает). Я думаю, что надо выпустить, сам привстаю, чтобы он мог пройти, но выясняется, что выходить он не собирается. Так повторилось несколько раз. Я даже на всякий случай уточнил, не скоро ли ему выходить, а он такой вдруг: "ФСБ по вам плачет!" Я выразил сомненияе, что сотрудники этой организации могут плакать. Он сказал: "Ничего. Скоро наведут порядок!" Я попытался уточнить, что за порядок и почему его до сих пор не навели. Оказалось, что "десять лет херней страдали, но теперь начнут, наконец. Всего-то человек пятнадцать надо посадить и будет все замечательно!" Вот как обманчивы жесты! Думаешь, что человек выходить собирается, а оказывается, у него просто зрение хорошее", - пишет господин Александров. Дедуля, который заглядывал в его телефон, плохо осведомленный человек. Не знает ни мировой, ни отечественной истории, вот и выдает желаемое за действительное.

Или мечтатель, который желенное ему будущее не примерял к себе и к своим близким. Если и когда посадят человек пятнадцать, да с должным телевизинным сопровождением: как врагов народа, шпионов всех разведок, диверсантов и саботажников, то вслед за этим придется посадить тысяч пятнадцать, а там и сто пятдесят. И не вторая, так третья волна накроет и его самого или кого-то из его родни. Доносчику, как известно, – первый кнут, ну, а тут будет не первый, а один из следующих. Когда правитель оказывается палачом, то сажают не по выбору, а кого попало, наугад. Так было и при царе Горохе. Верных сталинистов от руки Сталина погибло больше – неизмеримо больше! – чем сомневающихся и колеблющихся.

"Здравствуйте! – следующее письмо. - Если можно, я бы хотел задать вам вопрос. Когда-то давно вы говорили о конфликте города и деревни, села. Советская власть однажды приняла политику на уничтожение этого самого села, крестьянина. Мне хотелось бы спросить, то есть, поинтересоваться для себя, конечно же, прошу прощения: как бы вы сегодня оценили конфликт города и села? Спасибо большое и извините, если я что-то переврал". Шероховатости между городом и деревней испытывает почти каждый современный человек. Испытывает на себе, вернее, в себе. Эти шероховатости в нем самом, в его - не скажу: природе, а в биографии, в жизненном пути если не его, то предков. Город возник как скопление сельских жителей. Их сельскость стала передаваться из поколения в поколение. Она, конечно, постепенно слабела. В самых богатых и свободных городах ее уже трудно заметить, а в таких, как, например, Москва – сколько угодно, больше, чем нужно было бы для лучшей жизни - более свободной, более осмыленной, более продуктивной.

Читайте: Россию хотели бы признать как одного из основных игроков

Село отстает от города. Лучше всех это всегда сознавало оно само. Поэты и писатели все еще не отказывают себе в удовольствии воспевать его, но оно трезвее их, оно точно знает себе цену, оно отдает себе отчет, что город далеко впереди. Маркс ставил задачу перед всемирной историей по пути к коммунизму стереть разницу между городом и деревней. Что он имел в виду? Что исчезнут различия между сельским и городским трудом. Сельскохозяственный труд станет разновидностью промышленного. Это значит, что деревня в привычном виде просто исчезнет. Так и происходит. Если совсем коротко, то город – это свобода, это демократия, это индивидуализм, это когда личность выше всякой общности, даже семьи. Село – несвобода, это патриархальность, то есть власть стариков, это когда сельский мир – все, а личность – ничто.

"Самую большую ошибку, - пишет Олег Львович, - которую может сделать взрослое поколение России - это не желать признать, что подрастающие дети России совсем другие. С ними нельзя говорить языком садизма и запретов, жестокости и назидания. С ними нужно выстраивать отношения. Они другие, другие на уровне физиологии, работы мозга. Если взрослые не поймут этого, то просто будут списаны подросшими детьми с корабля истории", - пишет Олег Львович. Тут возникает такой важный, да и трудный, вопрос: что сделало, что продолжает делать детей в России такими, какими он их видит, а он не ошибается, это любой скажет: совсем другие, совсем не такие, как даже их молодые родители, не говоря о родителях родителей, тоже не таких уж старых. Это дети свободы. Это надо сказать прямо. Свободы в России не ахти как много, а вот поди ж ты! Если судить по детям, ее, свободы, в России намного больше, чем кажется людям, недовольных путинизмом. Это наглядно связано с двойственностью русской жизни. Одна ее часть почти вся под государством, под начальством, под казенным враньем и запугиванием, а другая кипит сама по себе, под спудом. Именно кипит, если взять во внимание скорость, с какой мелькают большие и малые события, как быстро распространяются новости, как трудно пока за всем этим уследить даже бесчисленным гэбэшникам.

Читайте: Украина и Россия были, как сиамские близнецы

Госпожа Тихонова передает высказывание своей знакомой: "Сколько можно вспоминать все эти ужасы: войны, голод, нищета, лагеря? Сейчас-то, слава богу, живем хорошо. Ну, стало немного труднее. Но ведь не мрак!". Что она хочет сказать? Что если нам сегодня хорошо, то не надо вспоминать о тех, кому когда-то было плохо? Почему не надо вспоминать? Задавать этот вопрос таким людям бесполезно. Они или сердятся, или отвечают поговорками и пословицами. Что было, то прошло. Было, да сплыло. Быльем поросло. Такова особенность массовой, народной памяти. Не хотят люди вспоминать ужасы своей и своих предков жизни. Или уж если что-то вспоминается невольно, то в приукрашенном, смягченном, облегченном виде. Народная память склонна скорее оправдать давно пребывшего злодея, чем держать его перед собой таким, каким он был. Когда-то меня поразило, как закончил свое страшное повествование об Иване Грозном Карамзин. Современники называли его, Ивана, Мучителем, а потомки стали называть всего-навсего Грозным – "более в хвалу, чем в укоризну". Почему? Он завоевал три монгольких царства, покорил Казань, Астрахань, взял Сибирь, ввел новый судебник. "Добрая слава Иоаннова, - пишет историк, - пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели". И последние три слова: "История злопамятнее народа!" - восклицательный знак.

В позапрошлой передаче я прочитал письмо от женщины, которая была пять раз замужем и, похоже, не поставила еще точку. Заканчивала она свое письмо славословием в честь свободы, и я не скрыл своего согласия с этим славословием, с тем, что свобода – это если не все, то почти все. Это возмутило нашу слушательницу Ольгу Сорокину. Читаю: "Господин Стреляный, вот эта ваша "Чернышевская женщина", она ведь все перечеркнула, все! Давайте все, никому ничего не объясняя, будем заключать туристические браки, финансовые, по сегодняшним обстоятельствам (у жениха саркома, помрет через две недели). Боже, господин Стреляный, вы в уме и светлой памяти? Или работа на радио у вас выбила все человеческое? Похоже, вы уже недалеки от Министерства Правды". Спасибо за ваш искренний отклик на мою передачу, госпожа Сорокина. Вы дали мне повод лишний раз призвать слушательниц и слушателей "Свободы" разделить ваши взгляды на любовь и брак. Да и еще раз да: выходить замуж и жениться желательно по любви. Говорю тем, кто этого не знает. Да, по любви. Очень желательно. Я бы даже сказал: похвально.

Читайте: Во что втянута Россия

Людмила Метелешко живет и работает в Швейцарии. Она врач, пишет, как ей там в первый и в последний раз пытались дать взятку. Читаю: "Это были благодарные родители югославского мальчика. Вручили мне конверт. Часто больные дарят открытки с пожеланиями и кладут их в конверт. Когда я его открыла и обнаружила двести франков, у меня отнялись от страха ноги. Конверт вернула, шефу и головному группы и директору клиники доложила. Иначе - лишение врачебной должности. А это уже навсегда и во всей Европе". То, о чем пишет эта женщина, наводит на мысль, которая посещает едва ли не каждого из нас. Не брать взяток, кажется, легче, чем не давать. Особенно мелких взяток, тех, что называются подарками. Неловко не дать. Не хочется, чтобы докторша или конторская барышня подумала о вас, что вы жадина, неблагодарная тварь.