УкраїнськаУКР
EnglishENG
PolskiPOL
русскийРУС

Киселев: он не был ангелом

Киселев: он не был ангелом

Первому президенту России 1 февраля исполнилось бы 80 лет. Воспоминаниями о нем поделился с нами известный российский, а теперь уже и украинский, журналист и телеведущий Евгений Киселев.

-Евгений Алексеевич, вы, наверное, часто общались с Ельциным в официальной и неофициальной обстановке. Не могли бы вы поделиться с нами воспоминаниями о нем?

- Я не часто общался с Борисом Николаевичем, а в неформальной обстановке видел его только один раз. Это было весной 1990 года в мае месяце, когда Ельцин был председателем Верховного Совета (он даже не был тогда еще президентом), хотя выборы уже были объявлены - они состоялись летом того года. На них он победил, обойдя с большим преимуществом всех своих конкурентов прямо в первом туре.

А тогда Борис Николаевич ездил в качестве спикера российского парламента в Прагу с официальным визитом. Только-только было создано российское телевидение, и буквально для первого эфира, 13 мая, мне, как корреспонденту, было нужно приготовить сюжет об этом визите. На обратном пути Ельцин взял всех журналистов, которые освещали визит, на борт своего самолета. И вот тогда я один раз в своей жизни видел его в неформальной обстановке.

Где-то в середине полета из Праги в Москву он зашел в ту часть салона, где мы сидели. Самолет был скромный – Ту-134. В первом салоне сидел он со своими советниками, помощниками и охраной, а во втором сидели мы, журналисты. И вот Ельцин вошел. Как сейчас помню, он был одет в рубашку без галстука и в синие тренировочные брюки. Сказал, что вот хотел всех вас поблагодарить за работу по освещению моего визита. Каждому пожал руку. Потом сказал, улыбнувшись, стюардессе, которая стояла у него за спиной: «А чего это ребята так сидят?»

-Трезвые.

-Трезвые. Ельцин продолжил: «Ну-ка их всех накормите и напоите». Ну, покормить нас и так собирались. Ну и по рюмке всем налили. Я вам скажу, что все эти разговоры о том, что он крепко пил, на мой взгляд, серьезное преувеличение.

Ельцин вроде производил впечатление крутого мужика, который мог и кулаком по столу стукнуть, и, что называется, стакан водки залпом выпить. А вот мне приходилось слышать, что пил он только вино, а водки не пил.

По моим наблюдениям, люди его возраста, которые в 30-е пережили голод, в 40-е войну, послевоенную разруху, у которых, как говорится, многого не было, когда они были молодые, к старости любили есть сладкое, становились сластенами, сладкоежками. Говорят, что Ельцин любил выпить рюмочку ликера. По рассказам тех, кто сидел за столом, он никогда не пил водки, а пил сухое белое вино или красное, иногда шампанское.

Один мой хороший товарищ сидел с ним за столом после того, как ему была сделана операция на сердце, когда он уже прошел шунтирование, пришел в себя, восстановил физическую форму. Товарищ был в числе приглашенных. Потом он рассказывал с удивлением, что Ельцин выпил один бокал вина. Официант налил ему второй, но когда он за ним потянулся, то сидевшая рядом дочь Ельцина – Татьяна тогда еще Дьяченко, а сейчас Юмашева - сказала ему строго: «Папа, ты забыл, что врачи тебе запретили пить больше одного бокала». И он так на неё посмотрел недовольно, но к вину не притронулся.

А дальше мы с вами вступаем на неблагодарную стезю домыслов и предположений. Я слыхал о нем такое. В 90-х у Ельцина в Испании была жесткая посадка на самолете. Тогда ему сделали операцию на позвоночнике. После этого ему часто приходилось принимать сильнодействующие обезболивающие препараты.

-И такие препараты зачастую отражались на его адекватности?

- Да, да.

- А расскажите, как проходили ваши интервью с ним.

-Мне дважды приходилось брать интервью у него вместе с группой других журналистов. И всякий раз эти интервью были по-своему интересны. В первый раз я запомнил, что он безумно нервничал. Я видел, что у него даже руки подрагивали. Это было весной 1993 года в его рабочем кабинете. Тогда это было противостояние между ним и Верховным Советом о путях развития страны, шли переговоры о возможном урегулировании конфликта. Честно говоря, содержания того интервью не помню. Но вот запомнилось, что он безумно волновался поначалу, пытался унять волнение, крутил в руках ручку, но потом пошел разговор, и все стало нормально.

Второй раз, когда я брал у него интервью, там был совершенно поразительный случай. Интервью с президентом - это вещь страшно формальная, запротоколенная, что ли, обставленная множеством разных условий, касающихся любого президента. Мне приходилось брать интервью у Билла Клинтона в 1999 году. Я вам скажу, что такого предварительного согласования, предварительных бесед с разного рода высокопоставленными сотрудниками Белого дома накануне этого интервью у меня никогда не было, например, когда я брал интервью у российского президента. Но все равно список тем для разговора или список вопросов, конечно же, пришлось закинуть.

-Биллу Клинтону?

-И Биллу Клинтону мы вопросы посылали, ну и Ельцину тоже. И вот тогда в 1996 году перед президентскими выборами (за несколько дней) произошел этот удивительный случай. О нем я рассказывал не раз, но повторюсь. Перед самым началом интервью, когда мы сидели загримированные, я и Борис Николаевич, и совсем чуть-чуть оставалось времени до начала интервью, ко мне так незаметно подошел один из членов тогдашнего ельцинского избирательного штаба, известный в ту пору российский политик, подошел ко мне и такой скороговорочкой сказал (а с ним мы были на ты, просто давно знакомы): "Вот список вопросов, которые ты передавал.

Те из них, которые помечены красным карандашом, ты не задавай". Ну, не задавать, так не задавать. Я понимаю, что правила игры таковы, что их надо выдерживать. Когда я исчерпал список вопросов, которых было больше, чем достаточно, то начал говорить ритуальную фразу: "Большое спасибо, Борис Николаевич, за ваши ответы. У меня к вам вопросов больше нет". И вдруг у него прямо лицо вытягивается, и он таким тоном, в котором было что-то обиженно-детское: "Как нет больше вопросов? У вас были вопросы, у вас там очень хорошие и интересные вопросы, которые вы мне собирались задать. Я готовился на них отвечать. Что ж вы это?". Тут у меня вытянулось лицо, я сказал: "Борис Николаевич, но простите, перед началом интервью мне один из ваших помощников сказал, чтобы я эти вопросы не задавал". Президент: "Какой такой помощник?". Я почувствовал, как сгущаются тучи.

Я готов поклясться, что совершенно, как в романе Булгакова, вот этот тип, который попросил меня эти два-три вопроса не задавать (я его видел боковым зрением), растаял в воздухе. Я потом проанализировал, а в чем собственно было дело. Среди тех вопросов, которые меня просили не задавать, Ельцин должен был ответить на важный и щепетильный вопрос, а именно о том, может ли в случае, если дело дойдет до второго тура, возникнуть ситуация, когда он может обратиться к кандидатам, занявшим третье, четвертое, пятое место, поддержать его во втором туре, а взамен получить какую-либо высокую государственную должность. Это собственно говоря и произошло. Эти закулисные переговоры уже шли - и с Явлинским, и с Лебедем. Первый отказался, второй в итоге согласился. Просто в окружении Ельцина были чиновники, которые боялись прихода Лебедя. А Ельцин дал понять, что такой вариант возможен.

-А были у вас какие-то телепередачи о Борисе Николаевиче?

-В свое время на НТВ вышел четырехсерийный фильм о Ельцине, который я снимал вместе с замечательным режиссером Сергеем Урсуляком, который прославился сериалом «Ликвидация». Он назывался «Президент всея Руси». Я там выступал в роли ведущего.

Мы тогда просили многих людей поделиться своими воспоминаниями.

Чубайс, когда я его попросил: «Расскажите о Борисе Николаевиче тот момент, который вас больше всего поразил», ответил, что его поразил эпизод, когда они принесли на подпись Ельцину одну бумагу. К ней вопреки существовавшему порядку не приложили проект решения. А письмо было такое – его бывший архивраг, Руслан Имранович Хасбулатов, который был главным политическим противником президента России в 1992-1993 г.г. , ничтоже сумяшеся, как говорится, обращался к нему с просьбой, прикрепить его к так называемой кремлевской поликлинике (нечто вроде «Феофании») - поликлинике управления делами президента.

Меня, сказал Чубайс, потрясло то, что Ельцин наложил резолюцию «согласен», не размышляя ни секунды. Чувство мести ему было, видимо, незнакомо. Для него поверженный политический противник, переставал существовать. Ему это было уже неинтересно. Просят поликлинику? Да, пожалуйста. Человеком Борис Николаевич был, безусловно, великодушным.

А вот Явлинский, например, рассказал совершенно замечательную историю про то, как Ельцин пригласил его в Кремль накануне первого тура выборов, уговаривал снять свою кандидатуру и призвать сторонников партии «Яблоко» поддержать Ельцина уже в первом туре. Он его так и сяк уламывал: и пугал, и стращал, и сулил высокие должности, но Явлинский стоял насмерть, говоря: «Борис Николаевич, я политик. Я – лидер политической партии, а такой человек не имеет права разочаровывать своих сторонников. Я просто не могу не идти на выборы.

А разменивать карьеру политика на карьеру чиновника, я не хочу. А раз я хочу оставаться политиком, я не могу отказаться от участия в первом туре выборов, хотя я прекрасно понимаю, что не выиграю у вас. Да даже, наверное, не попаду и во второй тур». В ответ Ельцин говорит Явлинскому: «Ну, хорошо. Идите!». Лидер «Яблока» прошел по ковровой дорожке по огромному ельцинскому кабинету до самых дверей. И тут Ельцин его окликнул: «Вернитесь!». Он вернулся, подошел к столу. Ельцин еще раз посмотрел на него в упор и сказал: «Григорий Алексеевич, точно не откажетесь? Ваше решение окончательное?». Явлинский: «Да, окончательное, и я от него не откажусь». «Тогда Борис Николаевич, - рассказал политик, - посмотрел на меня хитро и сказал: «Правильно, и я бы ни за что не отказался на вашем месте».

Ельцин ценил людей, которые перед ним не прогибались. Как я понимаю, люди, гнувшие перед ним спину, и которые шли на компромиссы, недопустимые для настоящего мужчины-политика, для него переставали существовать.

-И все в его взаимоотношении с людьми было интеллигентно?

- Нет, он не был ангелом. Были люди, работавшие с ним, которые потом на него долго обижались. Просто он не всегда красиво расставался со своими бывшими сотрудниками. Не для всех у него находилось время для прощального и короткого разговора и прощального рукопожатия.

-Как вы оцениваете деятельность Ельцина?

-Он многое сделал для страны и не только своей. Он много сделал и для Украины. Но то, что он позволил себя втянуть в эту историю с престолонаследием и с передачей власти Путину, я считаю, было его тяжелейшей ошибкой. Из тех самых ошибок, которые больше, чем преступления. И при всем моем уважении и почтении к Борису Николаевичу за то, что он сделал, как политик для меня он кончился.

-Вы испытали последствия этого его поступка на, как говорится, своей собственной шкуре.

-Если бы дело было только в моей собственной шкуре, я бы перетерпел. Но не мне одному не нравится то, что происходит в сегодняшней России.